"Нина Ламберт. Превращение Розы " - читать интересную книгу автора

взгляд своей голубизной.
- Нарисовать меня? Вы что, странствующий эквивалент художника,
рисующего на мостовой? Я полагаю, что не смогу найти себя морально обязанным
приобрести конечный продукт.
Голос казался холодным, с прекрасными модуляциями и вибрирующими
авторитарными нотками, которые наполняли все купе и грозили вогнать ее в
смущение и застенчивость.
- Разумеется, нет, - ответила она с восхитительной твердостью, желая
изобразить легкое замешательство и не пытаясь состязаться с его
стилизованным высокомерием. - Я всего лишь любитель, старающийся всюду и
постоянно немного тренироваться. Вам даже не нужно будет глядеть на рисунок,
не говоря уж о том, чтобы покупать его.
- Ну, раз уж вы находите книгу скучной и вам нечего больше делать, я не
могу препятствовать, - ответил он сухо и с этого момента перестал уделять ей
даже минимальное внимание.
Роза была уязвлена, но, с другой стороны, она ведь сама некоторым
образом просила об этом. По крайней мере, она получила то, чего добивалась,
и могла теперь беспрепятственно и открыто разглядывать его, что и стала
делать, прищуривая без особой на то необходимости глаза и открыто
вглядываясь с непохожей на прежнюю Розу претензией, чтобы досадить ему.
Однако он просто сидел напротив, со всей надменностью Гулливера, осаждаемого
лилипутом, которого он может раздавить без малейших усилий двумя пальцами.
После этого начального вступления Роза серьезно углубилась в свою
работу, не такую уж и простую в движущемся поезде. Ее особый дар, который
так хорошо видел Артур, заключался не только в простой способности
передавать сходство на бумаге. Этим даром наделены многие. Роза же обладала,
по мнению Артура, неразвитым и неиспытанным даром, данным лишь немногим -
наделять получившийся образ собственными мыслями, чувствами, заглядывать в
"душу" изображаемого предмета. Собственная, частная теория Артура была
такова, что подавление, которое Роза выстрадала, хотя и не подозревала об
этом, в течение ряда лет, нашло свой выход в ее творчестве. Ее собственные,
запертые на замок эмоции накапливались во внутреннем, творческом хранилище,
которое начинало приносить художественные плоды.
У Розы возникли серьезные затруднения с ее рисунком. В нем
присутствовал сарказм, приукрашенный довольно неоправданной примесью
садизма, пренебрежение в глазах, надменность профиля, но чего не хватало,
так это того качества, которое она подметила, пока он дремал или притворялся
спящим, - да, того неуловимого намека на ранимость, который вызвал в ее
памяти образ святого мученика. Она никак не могла, как ни старалась,
запечатлеть это, и в результате портрет стал казаться ей неудачным.
Роза никогда еще не встречала человека, которого бы не разбирало
любопытство увидеть свое изображение. Большинство позирующих мешали
рисовать, пытаясь следить за прогрессом в ее работе. И это было совершенно
естественным, и нужно было либо быть совершенно лишенным суетности, либо
обладать непомерным, чудовищным эгоцентризмом, чтобы демонстрировать такое
тотальное безразличие к готовому рисунку. И вот, чтобы наказать
высокомерного незнакомца, Роза устроила большой спектакль, когда они
приближались к Эксетеру, складывая блокнот и рисовальные принадлежности и не
давая ему возможности взглянуть на изображение. А тот к концу поездки
вытащил стопку бумаг из кейса и делал заметки на полях авторучкой с золотым