"Сельма Лагерлеф. Предание о старом поместье" - читать интересную книгу автора

Гроб ясно ответствовал, что он пуст, пуст, пуст...
Полчаса спустя могильщик был уже в пасторской усадьбе. Посыпались
догадки и предположения. Теперь всем стало ясно, что девушка и впрямь
находилась в мешке у далекарлийца. Но куда же она потом подевалась?
Матушка Анна Стина стояла у печи, где выпекались хлебы для поминального
обеда. Долго стояла она так, слушая все эти толки, но сама не произносила ни
слова. Она следила, чтобы хлеб не подгорел, то вынимала, то вставляла
противни, и подходить к ней близко было опасно, так как она орудовала
длинной лопатой.
Неожиданно старушка сняла фартук, наскоро отерла лицо от пота и сажи, а
затем и сама опомниться не успела, как очутилась в кабинете у пастора.
Таким образом, не приходится удивляться, что после всех этих событий в
один прекрасный день в марте красный пасторский возок, расписанный зелеными
тюльпанами, с запряженным в него буланым пасторским конем, остановился перед
парадной лестницей господского дома в усадьбе Мункхюттан.
И теперь Ингрид, само собою, должна была отправиться в Рогланду к своей
приемной матери. Пастор приехал, чтобы увезти ее домой. Он не
распространялся о том, как рады они все дома тому, что она оказалась жива.
По нему и так можно было видеть, сколь безмерно он счастлив. Он не мог себе
простить, что они были недостаточно добры к приемной дочери, и теперь весь
сиял от радости при мысли о том, что можно будет как бы все начать сначала и
отныне обходиться с воспитанницей по-иному.
Ни слова не было сказано о том, из-за чего она убежала из дома. Стоило
ли ворошить прошлое и растравлять раны теперь, по прошествии столь долгого
времени! Но Ингрид понимала, что пасторша все это время терзалась муками
совести, и теперь она хочет вернуть девушку домой, чтобы загладить
заботливым обращением свою вину перед ней. И она понимала, что, можно
сказать, вынуждена отправиться в пасторскую усадьбу, хотя бы ради того,
чтобы показать, что она не держит зла на своих приемных родителей.
Всем казалось вполне естественным, что она на неделю-другую отправится
домой. А почему бы и нет? Сослаться на то, что она необходима здесь, Ингрид
не могла. Если она и будет отсутствовать пару недель, то этим не причинит
никакого вреда Гуннару Хеде. Уезжать отсюда ей тяжело, но коль все этого
желают, то так тому и быть.
Быть может, ей все-таки хотелось, чтобы ее стали удерживать. Она
садилась в сани с чувством, что советница или юнгфру Става сейчас выйдут из
дома, вынут ее из саней и унесут назад. Она с трудом сознавала, что возок
удаляется по аллее, что он въезжает в лес и Мункхюттан остается далеко
позади.
А что, если они просто по доброте душевной не захотели удерживать ее?
Может, они решили, что молодость и жизнерадостность гонят ее прочь из этой
мрачной усадьбы. Они могли подумать, что ей наскучило быть сиделкой при
помешанном. Ингрид невольно протянула руку, чтобы схватить вожжи и повернуть
лошадь обратно. Только теперь, когда они уже на целую милю отъехали от
усадьбы, ей пришли в голову эти мысли. И ей захотелось вернуться, чтобы
спросить у обитателей Мункхюттана, так ли это.
Это было все равно что блуждать в диком лесу, среди безграничного
безмолвия. И не было человека, который мог бы ответить ей или дать совет. С
таким же успехом могла бы она ждать совета от ели или сосны, от белки или
филина.