"Сельма Лагерлеф. Новеллы из цикла Невидимые узы" - читать интересную книгу автора

узкотелые тритончики. У ворот стояла собачья конура, и всюду, где только
возможно, были устроены белые калитки: калитка вела в сад, калиткой
кончалась аллея.
В усадьбе были просторные чердаки, где помещались чуланы; там хранились
старинные офицерские мундиры и дамские шляпки, сто лет назад вышедшие из
моды. Там стояли огромные сундуки, набитые шелковыми шалями и свадебными
платьями, пылились старинные клавесины и скрипки, гитары и фаготы. Старинные
секретеры и шкафы хранили в своих недрах рукописные ноты и пожелтевшие
письма, в сенях висели по стенам ягдташи, охотничьи ружья и большие пистоли,
пол был устелен домоткаными половиками, на которые пошли обрывки изношенных
сатиновых платьев и отслужившие занавески.
Там было парадное крыльцо с решетчатой оградой, по которой каждое лето
взбирались до самого верха вьющиеся плети переступеня. На крыльцо выходила
массивная желтая дверь; за дверью были сени, посыпанные можжевельником; окна
с частыми переплетами расположились низко над землей, и закрывались
тяжелыми, прочными ставнями.
На эту усадьбу-то и отправился однажды летом старый полковник
Бееренкройц. Кажется, это случилось на другой год после его отъезда из
Экебю. С тех пор он устроился жить в Свартшё в крестьянской семье, которая
давала ему за плату жилье и стол. Он стал домоседом и редко куда-нибудь
выезжал. Лошадь и тележка, которые у него сохранились, большую часть года
простаивали без дела. Он говорил, что теперь уж и в самом деле состарился, а
старикам лучше всего сидеть дома.
Вдобавок Бееренкройц был занят делом, от которого ему недосуг было
оторваться. Он затеял соткать ковры для двух своих комнат: большие
многоцветные ковры с великолепным и удивительно замысловатым рисунком. Это
занятие отнимало у него уйму времени, тем более что он ткал их необычайным
способом. Решив обходиться без ткацкого станка, он натянул основу поперек
комнаты от стены к стене. Он выбрал этот способ, чтобы все время видеть
перед собой весь ковер целиком, но это, конечно, сильно затрудняло его
работу; нелегко было продевать уток в основу и укладывать нитки в плотную
ткань. А тут еще надо помнить об узоре, который он сам придумывал, и цвета
подбирать! Начиная работу, полковник не подозревал о том, как много она
потребует времени.
И вот, трудясь над узором и вплетая нитку за ниткой, он много думал о
Господе. У Господа, знать, и станок побольше, и узор на нем ткется
посложнее. И понял полковник, что для этой ткани нужны всякие нитки -
светлые и темные. Иначе откуда бы взялся настоящий узор! И после долгих
размышлений Бееренкройц в конце концов пришел к мысли, что его жизнь и жизнь
людей, которых он знал, наблюдая за ними долгие годы, составляет небольшой
кусочек Господней ткани; он словно видел ее перед глазами так отчетливо, что
различал в ней отдельные цвета и очертания узора. Если бы кто-нибудь спросил
у него напрямик, он догадался бы, что и сам сплетает узор из собственной
жизни и жизни своих друзей и в своем скромном труде по мере сил старается
подражать тому образцу, который выходит из ткацкого станка Господа Бога.
Однако как не был занят полковник, он все же урывал время для того,
чтобы раз в году проведать старых друзей. Обыкновенно он отправлялся в путь
в середине лета, потому что с давних пор больше всего любил путешествовать в
это время года, когда луга еще благоухают клевером, а обочины так густо
усыпаны голубыми и желтыми летними цветами, что кажется, будто вдоль дороги