"Пер Лагерквист. Улыбка вечности" - читать интересную книгу автора

мне показаться в дверях.
Раньше, до того как я приобрел дом, я так и ходил грязный, и спать так
ложился, мне было все едино, на все наплевать. А теперь все стало важно. На
что бы я ни взглянул вокруг, всякая мелочь говорила о том, что я счастлив.
Мы ужинали, потом сидели, не зажигая света. Прибегал малыш и взбирался ко
мне на колени. У него была такая игра: будто я лошадь, на которой он скачет
где-то далеко-далеко в темном лесу, но лошадь в конце концов сама находит
дорогу домой. Он засыпал у меня на руках: та щечка, которой он прижимался ко
мне, была теплой и румяной. Поэтому я хочу домой.
Мы сидели и говорили о нем, а казалось, говорили о себе самих. У жены
был такой певучий голос, никогда я его не забуду. Потом наступали сумерки. Я
помню узоры на тарелках и картину на стене, я помню комод, и старый
коричневый диван, и игрушечный паровозик малыша на полу, поэтому я хочу
домой.
Он умолк, погрузившись в грезы о своем прошедшем. А в другом месте
некто еще рассказывал о своей жизни, рассказывал тем, кто находил его
рассказ занимательным. Прожил он недолго, да и стоило ли ему жить долго. Как
выясняется, вряд ли. Он приводит множество подробностей, поэтому рассказ его
выглядит вполне достоверным, чувствуется, что он не раз уже перебирал все в
уме. Неторопливо ведет он свою речь:
Как-то вечером подъезжаю я к старой мельнице в лесу. Еще не поздно, в
воздухе такая свежесть, все будто только пробудилось ото сна. Косые лучи
солнца пронизывают листву, птицы еще поют, кажется, это не вечер, а утро.
Трава вся мокрая от росы, она увлажняет копыта моей лошади, весна в разгаре.
Пахнет землей и травой.
Дорога, которой я еду, ведет, похоже, через усадьбу мельника. Поэтому я
въезжаю в вороту с намерением, не задерживаясь, ехать дальше. За воротами,
однако, все так красиво и необычно, что я невольно натягиваю поводья,
осматриваюсь. Со всех четырех сторон двор замыкают белые надворные постройки
- они как бы припудрены мучной пылью, что клубится обычно над мельничными
жерновами и над мешками, когда их грузят в телеги. Все пространство двора
тоже белым-бело от мучной пыли, лошадь это тревожит, и она роет копытом
землю, откидывая черные комья. Мне же все это кажется очаровательным. Просто
идиллия. Это совсем особый, надежно отгороженный от внешней жизни мирок,
такой уютно-патриархальный и в то же время такой могуче-изобильный, что
невольно проникаешься уважением. Прямо перед мельницей стоит старая повозка,
ободьев на передних колесах у нее нету, деревянные спицы совсем почти
сгнили, и кажется, что повозка опустилась на колени. Сама же мельница -
мощное сооружение, широкое и основательное, вход туда - довольно высоко от
земли и похож на люк. Пока я сижу на лошади, разглядывая все вокруг, люк
этот отворяется и оттуда, из темноты, появляется мельник, а за ним и его
мельничиха. Я сразу понял, что это мельник и его жена. Мельник - крепкий,
черноволосый мужчина в белой от муки одежде, но с руками промасленными и
грязными, как у механика: будто он имеет дело с какой-нибудь машиной. Зато
жена его, которой на вид можно дать лет сорок - пятьдесят, тучна и
добродушна - напоминает крупное, откормленное домашнее животное, которое,
впрочем, не откажется и от лишнего лакомого кусочка. Груди у нее как два
пышных каравая хлеба, они смотрят прямо на меня, а между ними и животом
покоятся заплывшие жиром руки. Она глядит на меня приветливыми, круглыми
глазами, лишенными бровей, и пытается кивнуть головой, утопающей в складках