"Пер Лагерквист. Карлик" - читать интересную книгу автора

себя не могу понять. Неужели я осужден жаждать истребления и себе
подобных?
У него был писклявый, как у всех карликов, голосок кастрата, и он меня
страшно разозлил. У меня-то у самого голос низкий и сильный.
Презренный, жалкий народец.
Отчего они не такие, как я!
Сегодня утром герцогиня пыталась завести со мной разговор про любовь.
Она была в каком-то слезливом настроении, не знаю уж почему - вообще-то
причина поплакать у нее, бесспорно, имеется, знала бы она, _сколько_ у нее
для этого поводов! Потом она вдруг разом переменила тон - настроения у нее
меняются мгновенно - и заговорила уже шутливо. Сидя перед зеркалом, покуда
камеристка укладывала ей волосы, она, мешая шутку с серьезным, упорно
старалась втянуть меня в разговор, который я находил и неприятным, и
неуместным. Ей, видите ли, не терпелось, чтобы я высказался на эту тему. Я
всячески уклонялся. Но она не отставала. Неужели у меня никогда не было
никаких амуров? "Нет, не было", - хмуро отрезал я. Она удивилась, никак не
хотела поверить. И снова принялась меня донимать. Наконец, чтобы
прекратить этот разговор, я сказал, что если бы когда и полюбил, так
только мужчину.
Она обернулась, взглянула на меня и беззастенчиво расхохоталась, а
вслед за ней и камеристка. "Мужчину! - воскликнула она насмешливо, будто в
этом было что-то забавное. - Мужчину? Кого же именно? Уж не Боккароссу
ли?" И обе они снова принялись хохотать. Я покраснел, потому что имел в
виду как раз его. И когда они заметили, что я покраснел, они окончательно
развеселились.
Я не понимал, что здесь смешного. Я смотрел на них ледяным,
презрительным взглядом. Смеяться, по-моему, уродство и безобразие. Мне
невыразимо противно видеть, как рот у человека вдруг разевается, обнажая
красные десны. И что я могу поделать, если Боккаросса вызывает во мне
самое искреннее восхищение, чувство, не лишенное, возможно, и пылкости. В
моих глазах он настоящий мужчина.
Особенно же меня взбесил хохот этой грязной служанки, к тому же гораздо
более вульгарный, чем смех ее госпожи. Я могу еще примириться, если
герцогиня со мной пошутит, хотя мне ничего не стоило бы отбить у нее охоту
шутить со мной на эту тему, я мог бы так ответить на ее вопрос о любви,
что она бы ужаснулась, мог бы открыть ей глаза на эту их "любовь". Но я
могу еще, повторяю, с этим примириться - она как-никак моя госпожа и
герцогского рода. Но чтобы всякая жалкая тварь вроде этой девки
осмеливалась надо мной смеяться! Нет уж, увольте! Она всегда вела себя со
мной совершенно недопустимо, пыталась важничать и острить и дразнила меня
тем, что я не могу открыть некоторые двери в замке. Ее-то какое дело!
Наглая, неотесанная деревенщина, которую следовало бы просто-напросто
высечь.
А Боккаросса... Что ж тут удивительного, если я им восхищаюсь. Я и сам
воинственная натура.


Дни проходят в томительном ожидании, и не знаешь, чем себя занять.
Вчера меня послали в Санта-Кроче с поручением к маэстро Бернардо. Он по
обыкновению пропадает там, продолжая работать над своей "Тайной вечерей".