"Димфна Кьюсак. Солнце - это еще не все" - читать интересную книгу автора

сожалениями, что не вышла за Реджа наперекор матери. Но она всегда избегала
причинять боль другим, и ее мать сыграла на этом. Теперь же, если бы
какое-нибудь чудо вдруг преобразило ее жизнь, она не решилась бы иметь
ребенка, даже если бы могла. На примере отношений со своей матерью она
убедилась, что женщины старше сорока лет не имеют права рожать детей. Она
родилась в двадцатых годах, но ее мать была рождена в дни королевы Виктории
и воспитывала ее в согласии с принципами и взглядами, которые впитала в
девятнадцатом веке. Элис никогда не была достаточно сильна, чтобы
освободиться от мифов и морали, на которых ее вскормили, страдала оттого,
что не подходила для второй половины двадцатого века, и страдала, когда
пыталась к ней приспособиться.
Когда ее мать говорила: "Природа полна такого успокоения", Элис всегда
задумывалась, действительно ли она так считает, или просто это один из
способов, с помощью которых она прячется от реальности. Сама она уже в
двенадцать лет знала, что у Природы и вовне человека и внутри его "в крови и
когти и клыки". Это сознание стеной отделяло ее от бабушки, матери и брата,
которые все были убеждены, что господь, хотя он и идет к свершению своих
чудес путями неисповедимыми (как любила повторять бабушка), всегда идет так,
чтобы это в конечном счете служило благополучию обитателей "Лавров" -
разумеется, за исключением Элис, которая рождена для Служения.
Когда ее мать умерла, она подумала: "Теперь я начну жить!" Но все
оказалось далеко не так просто. Порой, когда Мартин останавливал на ней
взгляд своих светло-карих глаз за стеклами очков в роговой оправе, на
мгновение ей становилось холодно при мысли, что он походит на их бабушку и
мать не только лицом. Она постепенно поняла, что "Лавры" не стали ее домом и
теперь, когда перешли к нему, как не были ее домом, когда принадлежали их
матери. Они по-прежнему держали ее в невидимых оковах, которые теперь, когда
ей было уже за сорок, она уже больше не надеялась разбить.
Вспомнив, что Лиз просила ее зайти к Лайше, она прошла через сад и,
воровато оглядываясь, нет ли поблизости Старого Мака, тихонько срезала
несколько роз "Лорен Ли", обвивавших старую беседку: их благоухание вдруг с
болезненной остротой воскресило в ней чувства ее юности. Она прошла через
пролом в живой изгороди, которую не подстригали тридцать пять лет, с тех
пор, как Кларки купили соседний дом. Изгородь постепенно поглотила забор,
стала непроницаемой, точно кирпичная стена, только еще более непреодолимой,
и полностью отрезала их от соседей.
Кларки были сочтены нежелательными соседями. Кларк, плотник и
строительный подрядчик, приобрел этот дом почти даром в самый тяжелый период
депрессии. Разумеется, общество Уголка не приняло эту семью в свое лоно, тем
более что они позволили себе совсем уж компрометирующую выходку, дав
купленному дому новое название, составленное из их имен: "Розредон".
И все же единственными счастливыми часами в своей жизни она была
обязана Реджу Кларку. Судьба разрушила разделявший их барьер, когда
камфарное дерево возле угла теннисного корта рухнуло и проломило густое
сплетение сучков и веток. Благодаря искусству садовника изгородь в верхней
своей части до некоторой степени приобрела прежний вид, но внизу осталась
дыра, которая с годами все расширялась, потому что маленький сын Кларков
завел привычку забираться туда и смотреть, как играют в теннис. Когда он
подрос и начал побеждать в школьных теннисных чемпионатах, что сделало его
достойным внимания обитателей "Лавров", Старый Мак расширил пролом, так как