"Сергей Кузнецов. Кошкин дедушка (Пьеса-монолог)" - читать интересную книгу автора

вились. Причем, постоянно они их прикармливали, обожали их
страшно. А потом кошки эти заболели, пошли лишаи, шерсть
полезла. Тут уже и общее недовольство началось. И поскольку на
них это недовольство упало, я и взялся им помочь. Ну, бочку там
сделали в распредузле. В подвале. Бочку с водой. И вот Анатолий
Сергеевич подтаскивал их, а я привязывал кирпич и в воду. Потом
проходило какое-то время, заворачивал в газету, и он же
оттаскивал. В слезах весь. Тяжело ему было пойти на это. Да и
Елена Сергеевна, та тоже, как узнала это, чуть-таки не в
истерику. Много ведь их было, больше десятка...
Молчит. Прислушивается. Через открытую балконную дверь
доносится ломкий пьяный голос подростка, затягивающий докучную
песенку. Зачем Герасим утопил Му-му,
Я не пойму, я не пойму...
Его подхватывают несколько таких же пьяных голосов. Это
внизу на скамье под тополем расположилась шпана с мешком
разливного пива. ВЕНИАМИН АЛЕКСАНДРОВИЧ недовольно трясет
головой.
А когда она стала ударяться в детство, она его стала
донимать так, что вот, если он даже в магазин пойдет, что он к
бабам ушел. А началось все с того, что казалось ей, что в домах
напротив собака воет, вот он ее истязает, собаку эту, мужик,
значит, ну который хозяин, и нужно, значит, милицию вызвать. А
собака все выла и выла. Вернее, так ей казалось только. Если
она и выла, так это только по несостоявшимся нашим отношениям.
Я ведь тоже переживал тогда, часто даже плакал по ночам. Ну а
потом дальше - больше. Он уже и выйти не мог никуда. Он выйдет
- она концерт устраивала, на весь подъезд вопила. Не выдержала
под конец жизни-то, психику свою, видать, нарушила. Анатолий
Сергеевич, весь в слезах, прибегать ко мне стал. Потом уже он,
как участник войны, добился, чтобы ее в Дом престарелых
отправили. Тогда он только открылся, новый был, туда трудно
было попасть. А она... Я вначале-то даже не поверил... "Мне
ваше лицо что-то вроде бы знакомо" - говорит. Ну я ей и
отвечаю: "Что-то мне ваше тоже знакомо, Елена Сергеевна."
Вначале как шутка - вроде бы. Как-то не доходило до меня, что
это серьезно. А потом увидел, что она не шутила. Она - меня -
не узнавала. Ну а потом уже, когда я ее увозил уже на машине,
выводил под ручку, так она ершилась еще. Не хотела.
Упорствовала. Даже в дом когда заводили, я уж держать, а она:
"Что вы делаете? Больно!" И все такое! Да все равно она уже
никого практически не узнавала.
Через дверь снова доносятся пьяные голоса подростков на
скамейке, завывающие песенку.
А до этого-то, до этого. Лежала в постели, не вставала.
Она всяких болезней себе напридумывала. Если лежать, ничего не
делая и ничем не занимаясь, запросто же все атрофируется.
Несколько месяцев, и все! Ну а она больше года лежала...
Переживала, видать, свою никчемную жизнь... А у кого она
другая? У кого? У меня, что ли, лучше, а я живу, и ничего... Ну