"Николай Кузьмин. Возмездие " - читать интересную книгу автора

Эмоции политические необходимо было заменить эмоциями этическими,
эстетическими.
Свою газету Горький назвал символически "Новая жизнь". Он украсил ее
призывом большевистской партии: "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!"
Первый ее номер вышел в мае, вскоре после того, как в бурлящую Россию
вернулись из многолетней эмиграции Ленин, Плеханов и Троцкий.
Тыловых солдат, от которых в те бурные месяцы было серо на улицах
столицы, Горький старался понять. По сути, это были те же многократно
поротые мужики, только в шинелях и с боевыми винтовками в руках. Ошалелые от
революционной вседозволенности, они ревели на бесчисленных митингах: "Долой!
Теперь свобода!" Но с какой стати то же самое вытворяла русская
интеллигенция, т.е. как раз образованное сословие, с которым Горький
связывал все свои надежды на преображение России?
Он знал, что сам термин "интеллигент" появился примерно сорок лет назад
с легкой руки писателя П.Д. Боборыкина. Мещанин, разночинец бегал зиму
учиться грамоте к дьячку, обретал способность "разбирать по печатному",
прочитывал две-три модные книжки и на фоне подавляющей неграмотности
населения проникался спесью от сознания собственной исключительности.
"Соседи ставят крестики вместо подписи, а я читаю!" Он носил длинные
неряшливые волосы в обильной перхоти, очки на его худом лице сидели криво,
ходил он в скверных сапожонках, глаза его лихорадочно горели. Если люди
настоящей русской культуры предпочитали учиться у народа, то интеллигент
стремился сам учить народ. Его высокой гражданской обязанностью теперь
становится мыслить только "прогрессивно, по-европейски", он полон презрения
ко всему отечественному, национальному, родному. Самые "передовые"
замахивались даже на Бога и млели от восхищения своею дерзостью: "Вот я
какой!"
Люди без достаточной культуры и образования, они добывали хлеб насущный
преимущественно умственным трудом. На их беду, им было совершенно незнакомо
восхищение работою Творца. Мир окружающий настоятельно нуждался в
перестройке. Бог, создав его всего-то за шесть дней, многого не довершил,
оставив сделать это людям. Так вот они, интеллигенты, все и довершат,
доделают, доведут до совершенства (заместители Бога на Земле). Поэтому
"Песня о Буревестнике" и воспринималась с таким восторгом, сделавшись как бы
гимном надвигающейся Бури. На это ожидание накладывались пророческие слова
Достоевского о великом назначении русского человека, - всеевропейском,
всемирном! Верилось без всякого сомнения, что у России свой особенный путь
развития, она еще не сказала миру своего колокольного слова, жила
порабощенно, немо и лишь теперь, после ожидаемой Бури, раскроет свои
запекшиеся уста.
Российская литература той предгрозовой поры изобиловала произведениями
под программными названиями: "На переломе", "На повороте", "На распутье".
Молоденькая героиня Чехова со сцены Московского Художественного театра
восторженно восклицала: "Мы увидим небо в алмазах!" Ей вторил горьковский
Сатин: "Человек - это звучит гордо!" Это было время, когда у касс
Художественного театра ночи напролет стояли толпы, сгорая от желания
приобрести билет хоть на галерку, хоть на приступочку.
Долгом каждого образованного россиянина считалось служить не Родине и
даже не Богу, а исключительно "благу народа". Разночинцы бойко призывали
поддерживать "святой огонь протеста против злых и темных сил жизни", будить