"Лев Кузьмин. Оля Маленькая" - читать интересную книгу автора

наверху все еще сердито погромыхивало, да лишь под елками с обвислых лап все
еще плюхались крупные капли.
- Пошли, пошли... Видишь, на мне сухой нитки нет... Видишь, я
иззябла... - сказала совсем не сердито Оля, и они пошли.
Они пошагали - впереди корова, за ней с прутиком Оля - сначала вполне
уверенно. Даже то, что на них все еще брызгало с веток, Олю уже не пугало
ничуть. Но вот когда, по ее предположению, должен был им встретиться
знакомый с бочагами лог, этот лог словно пропал.
Оля погнала Красаву влево, но и в левой стороне лога не обнаружилось.
Оля повернула вправо, но и в правой стороне - все глухо, все чуждо,
неприветливо. И тогда Оля поняла, что они заблудились.
Поняла, давай кричать:
- Ау! Дедушка Голубарик, ау!
Она теперь не думала, хорошо ли называть Голубарика Голубариком; она
теперь думала, только бы хоть как-то до пастуха докричаться. Ведь он там,
поди, тоже от беспокойства чуть не сходит с ума.
Но в мокром лесу даже эхо отзывалось плохо, в лесу только влажно
пошлепывало с деревьев, - Оля сорвала лишь голос.
- Ты, что ли, помычи! - сказала она Красаве. - У тебя получится громче,
и в стаде, может быть, услышат нас.
Да Красава и думать не думала о стаде, о пастухе. У нее теперь была
своя немалая забота. Давно и туго налитое молоком вымя начинало побаливать,
мешало шагать, белые струйки нет-нет да и сами вычиркивались из набряклых
сосков на мягкий под копытами мох, на глянцево-упругие кустики брусники.
Корова убавляла шаг, заглядывала себе под бок, глядела с недоумением на
Олю: "Что, мол, такое происходит? Я вон сколько накопила молока, держать
терпения нет, а ты, хозяюшка, без подойника... Не пора ли о нем, о
подойнике-то, вспомнить? Близко ведь ночь!"
Лес в самом деле начинал темнеть, по нему поползли серые, зыбкие пласты
тумана. Оля, плутая в поисках лога да аукая, не заметила, как время
повернуло на предночной час. А когда поняла это, когда глянула на тусклые
клочки неба над хмурыми верхами елок, да когда опять посмотрела на усталую
корову, то и сама вдруг вся ослабла.
- Ой, конечно, я еще маленькая... Ой, зря я напросилась в подпаски...
Ведь если мы тут и не пропадем, если когда и выйдем, то все равно Красава
может попортиться. У нее, неухоженной, молоко перегорит, и прощай тогда все
будущее славное, о чем говорил председатель.
И вот, страх не страх, ночь не ночь, Оля заставила себя думать только о
корове.
- Стой, - сказала она, присела на корточки рядом с Красавой, потрогала
горячее вымя, тугие соски.
Доить корову Оле приходилось и раньше - свою, домашнюю. Приходилось, но
не часто и не до конца. Додаивала домашнюю корову всегда мать - у Оли на всю
дойку еще не хватало сил. А теперь вот матери не было и близко; вокруг
только туман, лес, вздыхает рядом утомленная Красава.
Оля тоже вздохнула, принялась Красаву доить. Молочные струйки ударили,
журкнули глухо в траву; парной, очень уютный, напоминающий о доме запах
молока перемешался с холодом ночи, с резким, сырым запахом леса. И Оле
сделалось еще горше. Стало еще тоскливее оттого, что вкусное молоко исчезает
зря, что это очень даже странно - поливать молоком лесные коренья, густую