"Лев Кузьмин. Быстрые кони" - читать интересную книгу автора

По младости, по мальчишеству тогдашнему своему, я все просился у
дедушки: "Возьми да возьми меня с собой. А то я твоей работы еще ни разу и
не видывал. Ты вот все говоришь да говоришь про нее, а какая она - так
никогда и не показывал!" И, прямо скажу, неотступные просьбы мои дедушке
нравились, он от них не отмахивался, и в один из осенних вечеров за ужином
мне и объявил наконец:
- Что ж, завтра по холодку поедем. Готовься. Ложись нынче пораньше, не
проспи.
И все, кто тут был, почти все сразу: обе мои тетки - мамины младшие
сестры, да и сама мама - тоже за меня обрадовались. А дедушку похвалили:
- Правильно! Прокати Саньку, прокати... Он уж вон какой! Почти
школьник, и съездить с тобой вместе ему будет интересно и полезно.
Только бабушка перестала разливать кипяток по чашкам из нашего медно
сияющего, пузатого, будто купец со старинной картинки, самовара. Она -
бабушка - вздохнула с некоторым сомнением:
- Лошадь своевольная, дорога не ближняя... Нет, лучше бы ты, дедко, не
спешил. Вот когда Пчелку поменяешь, тогда мальчишку с собой в путь и
возьмешь.
Но тут мама, тетки и даже сам дедушка за Пчелку заступились. Они
сказали, что ехать - не запрягать, что при езде Пчелка никаких таких штук
почти не выкидывает, и бабушка махнула рукой, согласилась.
Более того, когда я стал разыскивать к завтрашнему дню свои кожаные
сапожки, то бабушка нашла их в углу под лавкой даже быстрее меня. А как
нашла, то внимательно осмотрела, укоризненно покачала головой, нагребла сажи
из печки в черепок и, плеснув туда водицы, обмакнула в эту самодельную ваксу
черную тряпочку:
- На! Сапожки почисти... Дедушка работает с людьми, и выезжать нГЎ люди
в этакой загвазданной обувке нехорошо.
А наутро, когда я, умытый, причесанный, в надраенных сапожках, в теплой
домотканой курточке - то есть весь-весь как новенький пятачок, выкатился на
крыльцо, то увидел Пчелку уже в оглоблях.
Правда, по виду ее и по дедушкиному виду было ясно, что они опять тут с
утра пораньше не поладили. Дедушка сердито утыкал сено в тарантасе, бормотал
свое: "Хватит! Никакого терпенья больше нет!" - а Пчелка сердито косилась на
дедушку, отфыркивалась.
Но, взглянув на меня, на развеселого, поглядев на всю провожающую нас
родню, которая, шумя, ахая, теснясь, тоже высыпала на крыльцо, дедушка
уминать руками сено в тарантасе перестал, огладил на хмуром лице усы, бороду
и - улыбнулся.
Он и сам выглядел празднично. На плечах у него, конечно, все та же, за
все про все единственная, еще фронтовая шинелишка, но зато вместо шапки
солдатской он надел сегодня довоенный свой форменный картуз с маленькой на
твердом высоком околыше жестяною лопатой и с таким же, наперекрест,
крохотным топориком.
Этот картуз со строительным значком дедушка бережно вынимал из
платяного шкафа лишь тогда, когда, отправлялся к начальству. А теперь вот
надел, как я понял, из-за меня, из-за нашей первой вдвоем рабочей поездки. И
как только я об этом подумал, так мне стало еще веселей.
Я почти сам, почти без дедушкиной подмоги вскарабкался в тарантас,
угнездился на сене и, вспомнив, как прощается дедушка с роднею при