"Олег Куваев. Печальные странствия Льва Бебенина" - читать интересную книгу автора

санитаркой. Тяжеловато было с ней спорить. Просто сказать, невозможно.
И тут Лев Бебенин, несостоявший виолончелист, известный в богемном мире
под кличкой "Беба", совершенно определенно сунул самородок на дно
швейцарской сумки, прикрыл его травкой и еще рыболовной снастью, катушками
японской лески, коробками шведских крючков. "Умей поставить в радостной
надежде на карту все, что накопил с трудом..." Так писал поэт колониализма
Киплинг, воспевавший твердых людей.
На прииске заработал еще один дизель. Начинался трудовой день. Бебенин
посмотрел на часы. Семь утра. В семь прииск уже на ногах. Встречные начнут
расспрашивать насчет рыбы. Надо прийти с другой стороны. Позднее восьми.
Коллеги будут еще дрыхнуть, приисковые уйдут на работу.
Он вскинул сумку на плечо и пошел от речки через кусты, огибая полигон.
Вскоре он промок насквозь, только ноги в резиновых сапогах были сухи.
Кустарник сменился болотом, поросшим редкими лиственничками. Лева
прыгал по кочкам, и самородок в сумке при каждом прыжке бил его по спине.
Поскользнулся на мокрой кочке и шлепнулся в торфяную жижу. Зеленая
синтетическая куртка была испорчена.
Беба выматерился. Он чувствовал себя наследником старого племени
таежных золотарей. Ничего были ребята, с оружием в руках. Про них тоже
слыхали.
На близкой трассе, натужно завывая, шел на подъем МАЗ. Он переждал,
пока завывание исчезнет. Из кустов осторожно осмотрел трассу вправо и влево.
Трасса была пуста. Бебенин в три прыжка пересек ее и углубился в таежную
хмарь, где не было никаких полигонов, были только проплешины на месте
вырубленной тайги и еще дальше торчали мрачные склоны сопок. Именно отсюда
он и решил выйти в поселок.
Выжидая время, долго курил на пеньке.
Тайга на него давила. Он даже курил по-другому: спрятав сигарету в
кулак. Получалось так: сдай самородок в кассу - живи спокойно. Но знал, что
часто будет об этом жалеть и еще больше будет жалеть, когда над ним будут
измываться приятели, собутыльники, коллеги. Сдать так, чтобы никто не знал,
вряд ли удастся. В газете еще напечатают, прославят дураком на весь Союз. Но
не зря его звали Бодрый Беба, на современный манер. Где-то в уголке мозга
гремела бодрая музыка, мелькали смутные видения жизни.
Но эти видения жизни как-то были действительно смутны и неясны. Ну
много денег. Ну выпивка, закуска, сногсшибательный гардероб. Несерьезно все
это. В путаных жизненных связях Льва Бебенина числилось знакомство с одним
индивидуумом, работавшим по валюте. У того было много денег. Но не было
яркого блеска жизни, калейдоскопа чудес "все позволено", не было шепота
зависти и восхищения. И кончил он очень плохо. Смурачно кончил. В колонии
под часовым, на лесоповале... Да-а...
А совсем уж сбоку всплыла нелепая в этот момент мысль о том, что
собирался стать виолончелистом. И стал бы, если бы не бросил. А почему
бросил? Потому что лет двадцать труда, и впереди туманная перспектива славы.
Зачем пятидесятилетнему деньги и слава?
Необходимо быть мудрым как змий. Мудрым и точным. Лев Бебенин курил
сигарету за сигаретой, оттягивал время. На прииск необходимо прийти с
готовым решением. Он не мальчик, изнанка жизни ему знакома, и он может себе
представить все опасности липкой от страха тропы подпольной торговли
золотом. Но он не украл, он нашел. И всего один раз. Можно на сей раз