"Олег Куваев. Здорово, толстые!" - читать интересную книгу автора

пожалел, взял за руку, отвел к протоке, вынул из кустов удочку и за полчаса
десять хариусов наудил. "Соображаешь, - спрашивает, - коммерцию?" Тот
вернулся, рыбу из кошелки на землю высыпал и каждую каблуком раздавил. После
них лосей находили. Грудинка вырублена, остальное для мух. Что скажешь,
умный?
Я молчу. Что скажешь о людях, для которых тайга вроде бесплатного
универмага, открытого на один день: забегай, хватай, тащи. А для таких, как
Витька, тайга окончательно. Никуда им от нее не уйти. Я знаю десятки людей,
которые все уезжают, в каждый отпуск едут "в последний раз", приобретают в
теплых краях дома и машины. И возвращаются. Разные есть среди них люди, но
тайга всех уравнивает, как строгая мать в многодетном семействе. Надо быть
мелким до чрезвычайности человеком, чтобы после нескольких лет, проведенных
в тундре или тайге, оставить их без сожаления и сразу. Но что там ни говори,
мелкие люди редко встречаются в таежных поселках. Их туда не заносит.
- Давай спать, - говорит Витька. - Утром пойду копытить.
...Утром он идет "копытить", добывать нужное, как олень добывает ягель
из-под снега. Он достает запчасти к мотору, набор надфилей, новую цепь для
мотопилы "Дружба", три сотни патронов к мелкашке. Он штатный охотник, совхоз
обязан давать и дает ему почти все. Но всегда имеется дефицит. Дефицит этот
раздобывается сложной системой обмена: десяток капканов второй номер в обмен
на запчасти, спрятанная на дальней протоке канистра с бензином на
мелкашечные патроны - и так далее. Еще чаще применяется молчаливое
соглашение "ты меня выручил, я тебя выручу".
Выкладывая вечером добытые богатства, Витька говорит:
- Баню надо поставить - раз. Еще две избушки воздвигнуть за лето. Обход
у меня мал. Две избушки поставлю - будет как раз. Обживем помаленьку
вверенный район. А что там потому что!
Это значит, что поселок уже начал тяготить Витьку. Промысловик он
хороший, и я заметил, что он постоянно думает о своем участке.
Проходит еще два дня. Витька с утра не идет в поселок. Лежит на койке,
руки за головой, не брит, костюм валяется на полу.
"Вот ведь умора, - прерывает он неизвестные размышления. - В декабре
мороз был страшный. Больше шестидесяти. Все застыло. Я, конечно, сдуру хожу
по капканам. И конечно, сдуру поперся на Большую Петлю. Полтора суток.
Выхожу на избушку - и чувствую, кровь у меня от мороза обратилась в
кристаллы, жилы изнутри колет. Печку растопил - красная вся. В избушке не
продохнуть. Открываю дверь. Снаружи деревья закоченели, а я на нарах лежу
голый, разглядываю морозную мглу. Смотрю, синицы. У меня там три синицы
живут. Одна из этих трех влетает в раскрытую дверь - и прямо на печку. А
печка-то красная! Я даже глаза закрыл, погибла птица. А она по печке
прыг-прыг и обратно в дверь. Смотрю, скачет как ни в чем не бывало. Вот это,
думаю, ноги. А она своим объясняет: да ничего страшного. Все три на порог. Я
лосятины сырой накрошил, хлеба в горсть, открываю кормежку. Они поели и
спать на пороге. Тепло же. Верь не верь, даже храпят. Так и зимовали всю
ночь с открытой дверью. Не привыкли они еще, чтобы в закрытой избушке
сидеть. Утром потеплело, начались трудовые будни для меня и для них".
Раз Витька заговорил о птичках, значит, готов. Пора ему возвращаться. А
он, подобрев лицом, уже как-то отмякнув, продолжает: "Весной прибежал на
лыжах охотовед один. Парень хороший. Требовался ему старый снежный баран в
конце зимы, чтобы выяснить, как он перемучился зиму. Барана я ему показал.