"Пауль Аугустович Куусберг. Капли дождя (3 часть трилогии)" - читать интересную книгу автора

такого, как крепкие трактористы, заработка не отхватывают, и машинами
премиальными их не одаривают, только и таких малых денег, как Элла, они не
получают. Но ведь доктора, сестры и санитарки тоже ремонтники, если на то
пошло. Доктор - вроде инженера или главного механика, главного зоотехника,
другие - все равно что электрики, слесари, сварщики и разные подобные
работники. Курвитс подождал, рассуждая про себя, снова позвонил и решил, что
если и теперь не явятся, то сам поковыляет за доктором. В туалет доходит, уж
как-нибудь и дальше ноги дотащит. Нельзя позволить человеку, какой бы он
пропащий и нелюдимый ни был, загнуться рядом с собой. Что выйдет, если один
человек не будет о другом печься, а другой о третьем, - тогда люди хуже
зверей станут, - к сожалению, так оно и бывает.
Когда явилась сестра, глаза у Тынупярта были еще открыты, но на слова
ее он не реагировал. Прибежал врач, давно уже пенсионного возраста высохший
старикашка. Курвитс обрадовался, что дежурит Рэнтсель. Хотя Рэнтсель и несся
бегом, Тынупярт уже впал в полузабытье. Внешне доктор оставался спокойным,
но много повидавший людей "царского имени колхозник" понял, что положение
серьезно. "Почему сразу не позвонил?" - корил себя Курвитс. Рэнтсель
пощупал больному пульс и сам сделал ему укол. Через некоторое время Тынупярт
открыл глаза. Рэнтсель заставил бородача дышать кислородом, он полунасильно
сунул в рот больному, который, казалось, не понимал, чего от него хотят,
наконечник шланга. Затем смерил давление. Вскоре принесли странное,
наподобие новогодней елки приспособленное на крестовине устройство, с
которого свисала толстая стеклянная трубка, по шлангу из этой трубки в руку
Тынупярта потекла какая-то жидкость - не "иначе как целительное докторское
снадобье, потому что старый Рэнтсель сам воткнул иглу в вену и следил, чтобы
все было как положено.
- Ничего особенного или удивительного, - говорил Рэнтсель как бы про
себя, но, видимо, слова эти больше были обращены к настыристому больному, --
приступ говорит только о том, что здоровье возвращается. После трех-четырех
недель иногда бывает ответная атака, но это не новый удар, ничего похожего.
Болезнь не хочет отступать, а здоровье наступает.
Старый Рэнтсель будто* с ребенком разговаривал.
Под вечер врачи и сестры без конца сновали в их палате, Тынупярту
сделали электрокардиограмму, помимо Рэнтселя приходила еще какая-то особа с
привлекательным округлым задом, вроде бы начальство над Рэнтселем, потому
что Рэнтсель как бы докладывал ей, И приглядная и пышная особа, которая при
каждом слове выпячивала губы, тоже щупала пульс и слушала сердце Тынупярта;
когда она склонялась над больным, ее полный зад оказывался на уровне глаз
Курвитса, и в голове у старого мелькнула мысль, что бабы все-таки занятные
существа. С интересом наблюдая, как возвращалась душа в тело Тынупярта,
Николай Курвитс подумал еще о том, остался бы их отец в живых, окажись тогда
под рукой доктора и все эти уколы, аппараты, и баллоны. Едва ли, очень уж
быстро угас он, повалился, будто подпиленное дерево.
Страйный мужик этот полубесчувственный шофер, размышлял про себя
Курвитс, отчего сам не позвонил, почему не хотел, чтобы сестру вызвали?
Надеялся, что само по себе пройдет, или так прищемило сердце, что сознание
потерял? А может, потерял веру в то, что выздоровеет. Годами прикованные к
постели старики, за которыми приходится присматривать и ухаживать, молят
бога и черта, кто кого, чтобы безносая убрала их отсюда на тот свет, только
этот бородач еще в полной силе, самое большее пятьдесят, что из того, что