"Пауль Аугустович Куусберг. В разгаре лета (1 часть трилогии)" - читать интересную книгу автора

Прямо страшно заглядывать в газеты.
- Отступать тяжелее, чем наступать.
Но эти слова политрука кажутся нам пустым мудрствованием.
До Тарту мы едем в составе небольшой автоколонны. Бойцы другого
истребительного батальона везут в город Таары* оружие, в котором очень
нуждаются и тамошние батальоны, и советский актив. Впереди всех тарахтит
Коплимяэ и еще один мотоциклист, за ними - наш "опель", потом - два
грузовика с винтовками, пулеметами и патронами, а в конце - еще одна
легковая. Едем довольно медленно: на извилистом Пийбеском шоссе не очень-то
разгонишься в темноте, да еще с прикрытыми фарами, к тому же скорость
грузовиков вообще невелика.
* Таара - бог древних эстонцев. Город Таары - Тарту.

Ничего не происходит. Пограничники явно преувеличивали.
Политрук разговаривает с моряком по-русски. Но настоящего разговора не
получается, и Руутхольм не очень-то владеет языком. Да и лейтенант, видно,
не из разговорчивых. А вообще-то он симпатичный. Вроде бы стесняется, что
разговор с ним стоит нам таких усилий.
Раза два мы останавливаемся: у первого грузовика дурит мотор, и его
отлаживают больше часа. Коплимяэ затевает разговор с водителями, Нийдас
предпочитает ходить вокруг своей машины. По его словам, она тоже не ахти.
Клапаны стучат, зажигание не отрегулировано, карбюратор засорен. Зачем же,
придираюсь я к Нийда-су, он выбрал на ипподроме эту развалину? Он
оправдывается тем, что мотор насквозь не увидишь. "Так взял бы хоть машину
побольше", - не унимаюсь я. Нийдас терпеливо объясняет, что ничего помощнее
и получше там не нашлось. Я оставляю его в покое. Не настолько мы были
знакомы до вступления в батальон, чтобы я мог въедаться ему в печенки. Мы
подружились лишь в последние дни. Он первый начал говорить "ты", и мне стало
неловко ему "выкать". Так мы и перешли на тон закадычных дружков.
Я был здорово возбужден, когда мы выезжали из Таллина. Но понемногу
привык к тому, что у меня есть винтовка и гранаты и что мы едем по особому
заданию. Временами я даже позадремываю, и, когда Руутхольм восхищается,
какие у меня крепкие нервы, я принимаю его восхищение как должное. В конце
концов, с чего бы это моим нервам быть не в порядке?
В Тарту добираемся лишь утром - часов в девять или даже в десять.
Выходит, ползли как улитки. Перекусываем, добываем в красноармейской части
бензин. Красноармеец, отпускающий нам горючее, советует остерегаться
немецких самолетов. Да-да, фашистские воздушные пираты охотятся и за
отдельными машинами. Меня бы эти "воздушные пираты" насмешили, услышь я про
них не от сержанта в промасленном комбинезоне. А тут я подумал, что он
чертовски изысканно выражается и вообще, видно, образованный. Разве что
преувеличивает воздушную опасность, как и таллинские пограничники с их
разговорами о перестрелках.
Но все-таки предостережение немножко тревожит. Радости мало, если
какой-нибудь "юнкерс" спикирует нам на голову. Впрочем, я испугался не
этого: вряд ли наши дела уже настолько плохи, что на каждую нашу машину
приходится по немецкому самолету. Дело, однако, в другом: раз вражеская
авиация проявляет такую активность над территорией Эстонии, значит, фронт
намного ближе, чем я думал.
Война до сих пор остается для меня чем-то далеким, хотя с того дня, как