"Генри Каттнер. Ярость" - читать интересную книгу автора

избавиться от подсознательного знания о своем наследии. Некоторое время он
надеялся найти ответ в книгах...
В те ранние дни он видел в книгах отсрочку от эскапизма, который
позже он испытал во многих формах - среди них наркотики, несколько женщин,
беспокойные переезды из башни в башню, - пока не набрел в конце концов на
одну великую, невероятную, невыполнимую задачу, решение которую стало его
судьбой.
В следующие 15 лет он читал, быстро и спокойно, в библиотеках всех
башен, где ему пришлось оказаться, и это противоречило тем незаконным
делам, в которые он все время впутывался. Глубокое презрение к людям,
которых он обманывал, прямо или косвенно, сочеталось с презрением к своим
товарищам. Сэм Рид ни в каком отношении не был приятным человеком.
Даже для самого себя он был непредсказуем. Он был жертвой огня
ненависти к самому себе, и когда огонь разгорался, его беззаконность
принимала очень резкие формы. Он стал пользоваться дурной репутацией.
Никто не доверял ему - да и как можно было, если он сам не доверял себе? -
но мозг и руки у него были настолько искусны, что его услуги пользовались
большим спросом, хотя и могли привести к кровавым убийствам, если Сэм Рид
давал волю своему характеру. Многие искали его. Многие даже находили его
очаровательным.
Ведь жизнь в башнях стала очень ровной, а это неестественно для
человека. Во многих, многих людях скрывался отблеск того мятежного
пламени, которое непрерывно пожирало Сэма Рида, изредка вырываясь наружу
самым странным образом. Психологические защитные механизмы принимали самые
странные формы, как, например, волна кровожадных баллад, популярность
которых захлестнула башни в юношеские годы Сэма. Менее странным, но не
менее всеобъемлющим было близкое к обожествлению увлечение днями старых
вольных товариществ, последнего романтического периода человечества.
Глубоко в человеческом разуме скрывается убеждение, что война
великолепна, хотя уже тысячу лет как она стала ужасной. Но все же традиция
сохранялась, может быть потому, что и ужас сам по себе привлекателен.
Впрочем многие из нас переведут его в другие термины, прежде чем им
восхищаться.
Вольные товарищи, которые были серьезными, тяжело трудившимися
людьми, управлявшими военными машинами, превратились в хвастливых героев в
публичном мнении, и многие вздыхали, что эти дни остались далеко позади.
Они в измененных формах пели воющие баллады вольных товарищей первых
дней освоения Венеры. Эти баллады, в свою очередь, представляли собой
видоизменение песен старой Земли. Но сейчас их пели по-другому.
Синтетические вольные товарищи в аккуратных костюмах представали перед
восхищенной аудиторией, которая внимала каждому их слову, не догадываясь,
насколько они неверны.
Исчезла выразительность, сила и в словах, и в ритме. Потому что башни
были воплощенной неподвижностью, косностью, а косные люди не умеют
смеяться. Их юмор носит эксцентрический, окольный характер - скорее
хихиканье, чем хохот. Хитрость и иносказательность - основа их юмора.
Смех их груб и открыт. У смеха единственная альтернатива - слезы. И
слезы означали поражение. Только пионеры смеются в примитивной полноте
смыла этого слова. Никто в башнях тех дней не слышал настоящего смеха во
всей его грубости и смелости, кроме разве немногих стариков, помнивших