"Олег Курылев. Руна смерти " - читать интересную книгу автора

казался еще более тучным. Рядом продолговатым щитом чернел нюрнбергский знак
двадцать девятого года и яркий бронзовый значок с мечом и свастикой в
овале - за участие в митинге в Кобурге в двадцать втором. Этот последний
причислял Лиммера к когорте "старых борцов". На его поясном ремне, как
всегда, висела маленькая расстегнутая кобура с именным позолоченным
вальтером. На черной предохранительной дужке пистолета можно было прочесть:
"Генрих Лиммер".
Заметив начальника, подчиненные расступились, освобождая ему обзор.
Рядом стоящие доложили, что, по крайней мере, один из узников жив.
- Кто? - не выразив ни малейшего удивления, спросил Лиммер.
- Пока неизвестно. Мы туда не спускались.
Лиммер приложился толстыми губами к фляжке, затем, сунув хлыст в сапог,
достал из левого пузыря своих галифе смятую банкноту, отвел руку вбок и
сказал, глядя равнодушно в сторону двери:
- Не выползет.
Банкнота под дружный хохот была принята из его руки (он даже не
взглянул на того, кто ее взял) и засчитана в качестве ставки.
Отто Ротманн стоял несколько в стороне от всего происходящего и думал,
выкуривая уже третью сигарету, что прохожие на оживленных улицах Мюнхена, да
и других немецких городов, понятия не имеют, что здесь сейчас происходит, Не
догадывается об этом и их мать, и соседи по двору. И в страшном сне не мог
бы, наверное, предположить о таком их отец, всегда почитавший, по рассказам
матери, закон и императора.
Отто часто вглядывался в лица идущих на работу или возвращавшихся
обратно заключенных. Некоторых он знал. Знал, что вон тот - бывший
почтальон, а этот работал в налоговой инспекции. Знал, что никто из них
никого не убивал и что вина большинства заключалась в том, что они евреи.
Было здесь много и неевреев. Дела большинства начинались с доноса,
поступившего на имя блок или целленляйтера. Эти низшие партийные
функционеры, под надзором которых находилась сотня-другая их же соседей,
наводили справки, составляли списки и регулярно передавали их наверх. Иногда
донос срабатывал. Были и такие из доносителей, которые сами провоцировали
свою будущую жертву, чтобы усугубить ее вину и заработать у нацистов своим
верноподданническим доносом репутацию лояльного гражданина. Обо всём этом
Отто Ротманн прекрасно знал.
Многие из попавших сюда возвращались. Выпускали состоятельных евреев в
обмен на отказ от своего имущества и обещание покинуть страну. Выходили и
многие отсидевшие свой срок и считавшиеся исправившимися. Как-то раз он даже
видел, как один из охранников пожимал на прощание руку покидавшему лагерь
молодому парню с чемоданом. Он заметил, что эту сцену снимал какой-то
человек, вероятно фотокорреспондент. В общем, всё, что здесь происходило,
при поверхностном взгляде могло показаться вполне терпимым с точки зрения
закона и суровой необходимости. Но только при поверхностном.
Тем временем хохот и крики усилились. Охранники расступились и
наблюдали, как, цепляясь за дверной порожек почерневшими руками, из ямы
выбирается человек. Казалось, что его шея перебита и висящая на ней мертвая
голова была теперь совершенно лишним и мешающим предметом. Кто-то, сняв с
руки часы, стоял с ними в позе рефери боксерского поединка, когда один из
бойцов пытается встать из нокдауна. Он что-то отсчитывал, размахивая второй
рукой. По накалу страстей чувствовалось, что время, отведенное на