"Николай Сергеевич Купцов. Воздушные рабочие войны (про войну)" - читать интересную книгу автора

Много раз я участвовал в бомбовых ударах по железнодорожным узлам и
станциям, но такого колоссального эффекта никогда не видел. Крепко мы
накрыли фашистов в ту ночь на станции Минск-Товарный!
Второй заход на цель - теперь уже для фотографирования - наш экипаж
выполнял на высоте 3400 метров, то есть на высоте на две с лишним тысячи
метров меньше, чем при заходе на бомбометание. Объяснялось это тем, что
оптимальная высота взрыва ФОТАБ рассчитывалась на земле и устанавливалась
на взрывном механизме фотобомбы. Высота полета самолета при
фотографировании бралась максимально возможная для получения хорошего
снимка. Изменять ее мы не могли ни в коем случае.
Самолеты двух полков дивизии бомбили железнодорожную станцию
Минск-Товарный в течение сорока минут. И все это время немецкие зенитки
непрерывно вели огонь по бомбардировщикам, пытаясь отразить воздушный
налет. Можно было подумать, что к концу налета у зенитчиков или кончатся
боеприпасы, или стволы орудий раскалятся настолько, что стрелять уже будет
нельзя.
Но легкого захода на цель не получалось. В этом наш экипаж убедился сразу
же, как только взял боевой курс. К этому времени все бомбардировщики уже
выполнили свою задачу и следовали домой. Поэтому весь свой огонь зенитная
артиллерия противника сосредоточила на нашем самолете.
Бомбардировщик находится на боевом курсе несколько секунд. Это время ему
необходимо для точного прицеливания. После сброса бомб он может свободно
маневрировать. Фотографу же и после сброса первой ФОТАБ надо строго
выдерживать режим равномерного прямолинейного горизонтального полета до
разрыва последней фотобомбы. Иначе отдельные снимки не будут монтироваться
в общую полосу съемки. Таким образом, у фотографа время нахождения на
боевом курсе гораздо больше, чем у бомбардировщика.
Самолет шел в сплошном огне разрывов зенитных снарядов. Их вспышки
ослепляли меня и мешали наблюдать за пилотажными приборами. Поэтому
пришлось реостатом увеличить степень освещения кабины и наклониться ближе
к приборной доске.
Внезапно рвануло ножные педали управления рулем поворота. И сразу же
появилась мелкая непрерывная тряска. Я подумал, что, возможно, перебило
управление рулем поворота. Нажал на одну, затем на вторую педаль - самолет
послушно реагировал на мои действия. Значит, здесь все в порядке. Тут же
проверил другие органы управления самолетом - в норме. Полет продолжается!
Более минуты мы были для зенитчиков летящей по прямой воздушной мишенью.
Что такое минута в жизни человека? Очень малый промежуток времени, почти
мгновение. Та же минута на боевом курсе показалась нам целой вечностью. Но
вот разорвалась последняя фотобомба, и я, развернув самолет влево, вышел
наконец из огненного клубка разрывов.
Опросил экипаж: все ли живы, нет ли раненых, не видно ли каких-либо
повреждений самолета? Оказалось, что в основном все в порядке. Правда,
радист во время прохода над целью заметил, что киль и руль поворота
самолета стали вроде бы немного короче. Штурман на это ответил шуткой:
- Вася, у тебя от ярких вспышек зрачки сузились, а потому и самолет стал
меньше. Не волнуйся, это пройдет.
Тогда я рассказал экипажу о рывке педалей управления рулем поворота и
продолжающейся до сих пор тряске. Это подтверждало то, о чем доложил
радист. Осколком снаряда, вероятно, отбило верхнюю часть киля и руля