"Сергей Куприянов. Страж зари (fb2)" - читать интересную книгу автора (Куприянов Сергей)
Сеанс
Особо важной персоной оказался чиновник из здешнего муниципалитета, который, насколько Павел понял, каким-то образом контролировал расположенные на этой территории бизнес-структуры. Ничего демонического в нем не было, никаких бегающих глаз человека, пришедшего за взяткой. Пришел солидный человек, свято уверенный в своем праве получить законно ему причитающееся. Получить не наличными, а услугой, а заодно вроде бы проверить, как на месте осуществляется производственный процесс, испробовать, так сказать, на себе, чтобы при случае было что сказать со знанием дела, только вот что именно и где — это все зависит от случая. За знаниями человек пришел, что ж тут предосудительного!
Судя по черным точкам и щербинкам, чиновника проклинали давно и многие, а парочка вполне походила на полновесные «заплатки», пусть и не очень сильные и качественные. Видно, что человек относится к своей работе ответственно, с душой и творческой выдумкой. За что его и проклинали от всей души. Пусть неумело. Но от души. За творческий и слегка компромиссный подход.
Любка, неискренне и скупо улыбнувшись, пригласила его садиться и рассказать, что беспокоит.
— Да, — вальяжно развалился посетитель, — счастья бы мне.
И улыбнулся. Вроде как пошутил. А вроде как и нет. Мол, ну голуба, покажи, на что способна и способна ли вообще. Но самому — это видно — жутковато. Откровенного страха нет — с чего бы! — но некоторые опасения имеются. И между делом глазками на чародейку постреливает. Пристреливается к дамочке. Нормально!
Любка его словами-фразами обкатывает, лицо делает, пассы над голубым стеклянным шаром на подставке совершает, руками над свечой водит. Уметь она, конечно, ничего не умеет. В лучшем, а по сути, в худшем случае у нее получится перетянуть чужие проклятия на себя, но, в сущности, и на это она неспособна. Да и к счастью это. Свечкой отгородилась, незаметненько ладошками отталкивает — этому Павел ее научил. Ее дело цирк устраивать, с людьми договариваться и деньги брать. Большинству клиентов это и надо. Люди мнительные, с пораженной психикой, они ищут участия, пускай даже за деньги, а для уверенности в себе — хорошие предсказания. Любка как астролог себя не позиционирует, слова типа «Марс в крестах, радуга в кустах» не произносит, это не из ее амплуа, но сказать что-то о хорошей, в общем, ауре, которую нужно малость подправить, после чего она с полгода будет просто непробиваема, легко.
Чиновник — фамилию его Павел не запомнил — ему откровенно не нравился. Ну какая, к чертям собачьим, проверка в том деле, в котором ты не разбираешься! А вымогать, если уж так невтерпеж, проще ларечников. Там все просто — вот товар, вот деньги. Отвадить бы его, и все дела. Петрович, например, этот вопрос решил. Материя эта, по правде говоря, тонкая. Противодействовать государственным структурам и их представителям не принято. Защищаться — это да, это не возбраняется. Но нападать… Там, говорят, тоже свои маги есть. Слух идет, что не хилые. Да и не в этом только дело.
Так что ж?
Павел, изображая суету на задворках, размышлял. Очистить? Это не сложно. Хотя и долго, муторно, не на один час делов. Или что? Ну не нравится ему этот тип. Да еще и к Любке пристреливается. Может, так оставить? Как есть. Сам, в конце концов, виноват. За одни красивые глаза так «плевками» не одаривают. Тут, если покопаться, таких отправителей можно найти! Да только противно.
В конце концов, он не врач, клятвы Гиппократа не давал. Так сказать, не обязан. С другой же стороны — не судья. Кстати, о судьях, которые выносят приговоры. На них таких «плевков», да еще и похлеще, куда больше. Уж тех-то проклинают от всей души и подолгу. Они и под расстрел ведь подводят, а оттуда, от последней черты, проклинают особенно изощренно и подолгу. Пусть пока расстрелы отменили, но дела это, по сути, не меняет. Так что ж теперь, за это и судьям от ворот поворот делать?
Якобы убирая нагар со свечи, еще раз, сблизи, посмотрел на посетителя, отворачиваясь и щурясь, будто от дыма. Но уловка эта и не нужна была; посетитель был занят тем, что строил аппетитной целительнице глазки, прямо как пацан горячий. Особо злостных «плевков» Павел насчитал у него три. Еще пяток не таких серьезных, но заметных на фоне остальных, мелких, как сыпь. Стараясь не думать, кто эту слабосильную «сыпь» сооружал, он придумал, как сделать быстро и не особо утруждаясь, а также, чтобы ноги этого типа здесь больше не было. В конце концов, он же его не за углом подстерег, тот сам пришел.
Подмигнув Любке — мол, начинаем, — зашел за спину. Целительница активнее заработала руками и забормотала с подвыванием, неразборчиво, но жутковато. Артистка! Лучше бы молчала, не отвлекала, но что уж теперь сделаешь.
Он специально делал так, что «плевки» отдирались побольнее, как бородавки без наркоза. С корнем. Ничего, выживет. Делал это если не с наслаждением, то с мстительным чувством человека, у которого из-под носа пытаются увести его женщину.
Сначала человек ничего не понял. Мало ли что бывает в таком возрасте — тут кольнет, там кольнет. В конце концов, могло и мышцу свести, да мало ли чего. Только вздрогнул и напряг плечи, явно не желая показать слабость перед интересной женщиной. А потом, когда кольнуло, да уже посущественней, второй раз, дернулся всем телом и сделал попытку подняться.
Павел положил ему руки на плечи и надавил.
— Тихо, тихо, — зашептал он в ухо. — Все проходит.
Так, с наложенными руками, было даже проще работать. Вскоре он уже не просто давил, а наваливался всем телом, вдавливая человека в сиденье. А потом тот затих, только дрожал. Любка, забыв про пассы, уставилась ему в лицо широко открытыми глазами. Со стороны посмотреть — гипнотизирует. Колдует, чертова баба. На самом же деле она зачарованно рассматривала лицо человека, с которым работает маг. Порой такие гримасы бывают, такая буря чувств. Куда там театру. Павел знал пару случаев, когда после такого воздействия людям приходилось вызывать врача — настоящего, на машине «Скорой помощи». Но сейчас был не тот случай. По крайней мере, он здорово на это рассчитывал.
Потом мужчина как окаменел. Ему должно было быть больно, но он уже не реагировал. Павел даже ослабил хватку, чтобы проверить его реакцию, она оказалась нулевой. Сидит мертвым пнем, и все. Обойдя, заглянул ему в лицо. Тот пялился на Любку, приоткрыв рот. С уголка губ на подбородок стекала блестящая в свете свечи слюна. Он даже не моргал.
Закончил Павел быстро, не желая более затягивать сеанс. Ему вдруг стало неприятно и стыдно. Отступив на шаг, сделал жест рукой, привлекая внимание Любки. Та, будто выходя из сна, глубоко вздохнула. Судя по заходившим плечам, посетитель тоже активно задышал. Соскучился по естественным движениям. Такое тоже бывает.
Быстренько проделав несколько ничего не значащих движений руками, чародейка объявила, что сеанс закончен. Лицо ее при этом было строгим, почти величественным и уж точно значительным.
— Вас проводить? — спросил Павел, склоняясь к плечу.
— Что? А-а, нет, то есть да, спасибо.
Подхватив под локоток, Павел повел его к двери. На полпути, хотя и пути-то было всего несколько шагов, вдруг захотелось похулиганить. Доверительно дотянувшись губами поближе к заросшему волосами ушку, шепотом сообщил, что госпожу Любу нужно обязательно отблагодарить, иначе исцеление потеряет свою силу, посоветовал пройти в кассу и с порога, на выходе, обязательно поклониться.
Честно сказать, он и сам не очень представлял, к чему приведут его слова. И здорово изумился, когда мужик, едва они подошли к двери, вырвал руку, развернулся и глубоко, в пояс, поклонился. Отвесил, как говорится, по полной. Вона какие, оказывается, у наших чиновников навыки имеются. Не чета всяким там буржуям, которые приличные реверансы делать отучились!
Ржать он начал после того, как выпроводил дяденьку вон и плотно закрыл за ним дверь.
Любка, вспорхнув с кресла, подскочила к нему, широко скалясь. Ну чистая ведьмачка!
— Ты что с ним сделал?
— Лечил! — ответил он лающим сквозь смех голосом.
— От чего? — не унималась она.
— От гордыни.
— Ну Паш! Я же тебя серьезно спрашиваю.
— Что, завидно?
Он все не мог успокоиться. Уж очень комично выглядел этот средневековый поклон.
— Завидно! — Наконец-то она разморозила свою улыбку. Теперь она стала больше похожа на привычную Любку, а не на чужую тетку в балахоне и с застывшим лицом. — Научи, а?
Он беспечно отмахнулся. Ну что за глупость, в самом деле. Но настроение было хорошее, озорное, и он беспечно-неопределенно пообещал:
— Ладно, как-нибудь.
— Сейчас хочу! Давай сейчас.
— Люб, я жрать хочу.
— Ну мы немножечко. — Она прижалась к нему всем телом.
Даже через одежду чувствовался идущий от нее жар. А тон ее был такой, будто говорила она не о серьезных, так называемых сакральных знаниях, а о сексе, пусть даже быстром, как то и бывает на рабочем месте. Впрочем, кто ее поймет, что она на самом деле имеет в виду. А также кого, как и в каком виде.
Павел плотно взял ее за бедра и прижал к себе. Любка, запрокинув голову, жадно смотрела ему в глаза снизу вверх. Зрачки как у наркомана, точками. Радужки у нее, оказывается, двухцветные, карие с желтыми лучиками-сполохами.
Черт его знает, чем бы все это закончилось, если бы в дверь коротко ни постучали — они едва успели отпрянуть друг от друга — и ни вошла бы секретарша.
— Разрешите? — дежурно спросила она и вошла, не дожидаясь разрешения. Прикрыла дверь и сообщила, заглядывая в бумажку, которую держала в руке: — Николай Николаевич заплатил двести евро, четыреста долларов и пять тысяч семьсот рублей.
— Что?
В голосе чародейки слышалось неподдельное изумление.
— Николай Николаевич… — завела было по новой секретарша, но Любка ее перебила, протянув руку хозяйским жестом:
— Дай сюда. — Забрала бумажку и спросила: — Кто там у нас еще?
— Двое. Павлова Екатерина…
— Помню.
— И Сламотский. Он на прошлой неделе договаривался, — с намеком сказала секретарша.
— Приму всех. Через… — Любка быстро посмотрела в сторону Павла. — Через пятнадцать минут. Я вызову.
И посмотрела на часы. Часы у нее были дорогие, в корпусе из белого золота, на массивном браслете.
— Хорошо.
— Предложи им там чего-нибудь.
Секретарша — по виду ходячий параграф — кивнула и исчезла из кабинета, оставив после себя слабый аромат туалетной воды, который тут же был забит тяжелыми сладкими запахами, царящими в комнате.
— Минут сорок потерпишь? — спросила Любка.
— Чего? — не сразу понял Павел.
— Потом вместе сходим в ресторан. Ты что с ним сделал?
— С этим? Ну подсказал, что тебе лучше платить. А то, сама знаешь…
Любка в голос, от души рассмеялась.
— Николаша заплатил! Кому рассказать — усохнут. Так не бывает.
— А он вообще кто?
— Крендель в пальто! — оборвала его Любка. — Ну учи!
— Слушай, давай потом.
— Ты обещал! — Она капризно выпятила губу. Не зло, не обиженно, так, играя, как опытная любовница играет в постели, умея даже через боль доставить партнеру удовольствие.
Он секунду поколебался — ладно, черт с ней. Ведь действительно пообещал, так что лучше с этим развязаться прямо сейчас. К тому же эти четверть часа нужно чем-то заполнить. Ну не раскладываться же прямо здесь, на полу! Там же люди за дверью, кстати незапертой, и вообще.
Ничего такого. Ничего. Только в пределах общей практики. Самое простое. Самое необходимое.
— Ладно, смотри сюда.
Любка, в секунду став очень серьезной и внимательной, посмотрела на него. На лбу обозначилась складка, свидетельствующая о ее сосредоточенности.
— Через тебя проходит много людей самой разной энергетической направленности и мощности, — начал Павел, подбирая слова так, чтобы они были знакомыми и понятными хотя бы на уровне популярных книжек и рекламных статеек на заданную тему.
— Я тебе чего, проститутка, что ли! — неожиданно перебила его и его мысль Любка.
Он сначала не понял. А потом рявкнул:
— Не перебивай! Мысль он потерял.
Любка пару секунд таращилась на него, выкатив глаза и обозначив жесткие складки у губ, потом подобрела лицом.
— Извини. — Помолчала, видимо, что-то поняла и подсказала: — Много людей бывает.
Он недовольно, почти зло кивнул:
— Вот именно. И они не только в момент контакта, то есть не только здесь и в это время, с тобой взаимодействуют, но и потом, позже, очень долго сохраняют с тобой контакт. Это вроде того, как если бы попасть рукой в паутину в лесу, например, вроде уже отмахнулся от нее и прошел, а она все за тобой тянется. Или взять болезнь. Контакт с больным остался в далеком прошлом, даже забылся, но его последствия все еще тянутся.
Он заговорил чеканным слогом недовольного учителя и сам понимал, что делает не так. Он просто разозлился. С чего бы, казалось? Не злись.
Павел постарался смягчить интонацию.
— Понимаешь, они вольно или нет, чаще на подсознательном уровне, относятся к тебе как к батарейке. Понимаешь? Это нормально. Как учитель к ученику, как ребенок к родителям, как… Я не знаю, ну как подданные к царю. Но они же и делятся с тобой чем-то. Скажем, энергией. Ну вот как зрители с любимым артистом.
— И что? — старательно наморщилась Л юбка.
— А то, что иногда, хотя бы время от времени, нужно от них закрываться. Есть такое понятие, как энергетические вампиры…
— Я знаю.
— Это примерно то же самое. В общем, все названия условны, конечно. То есть ты понимаешь, что названия могут быть какие угодно, главное, чтобы они помогали… — Павел пошевелил пальцами, подыскивая нужное слово. — Ну работать, что ли.
— Я понимаю. Это как сказать что-то типа «энергетическая составляющая предельно малого размера с чрезвычайно низким потенциалом заряда отрицательного значения», а можно просто «электрон».
— Правильно. Так что суть не в названии, потому что каждый может назвать любую вещь или явление так, как ему нравится или удобно, но при этом разные люди под одним и тем же названием могут понимать разные вещи или явления.
— Это я уже поняла, Паш, — мягко проговорила Любка, глядя ему в глаза.
— Естественно, — снова начал злиться он. — Я это тебе говорю так… — Он заставил себя усмехнуться. — Так нужно, чтобы слышала не только термины, но понимала стоящую за ними суть. Вот это то, что я называю «плащ».
— «Плащ»?
— Да. Или «накидка». Смотри. То есть нет. Сначала закрой глаза. И слушай, стараясь делать, как говорю.
Любка старательно зажмурилась. Он попробовал разглядеть в ее лице привычное лукавство, но его не было.
— Представь себе, что ты накидываешь на себя… — Он вспомнил свой первый опыт и осекся. Начинать нужно с простых, легко описываемых фигур. — Что ты как бы выстраиваешь вокруг себя пирамиду. Или конус. Конус. С острой вершиной, которая несколько выше тебя, метра так на полтора, и с основанием в виде круга, в центре которого ты стоишь. Ты вся находишься в этом конусе, до последнего волоска и складки одежды. Он такой серебристый и струится, как будто ты черпаешь энергию сверху, через острие, и она, стекая по стенкам, медленно уходит в землю. А ты снова черпаешь… Представила?
— Пытаюсь, — проговорила она одними губами.
— Ты не напрягайся. Просто представь. Ты же видела такие конусы в школе. А еще шапки такие есть карнавальные. Ну колпаки, что ли. У звездочетов, что ли. Это не так сложно.
Любка напрягалась всем лицом, пытаясь представить, но, видно, ничегошеньки у нее не получалось. Павел посмотрел на часы. Прошло восемь минут. Еще семь — и секретарь запустит нового страждущего.
— Сначала круг вокруг себя. Основание, опора. Потом вообрази верхнюю точку…
Внезапно, в момент, он понял, что Любка никогда этому не научится. Ни в жизнь! То есть она может заучить слова, которыми будет производить впечатление на людей, станет еще лучше делать пассы над своим стеклянным шариком, научится говорить замогильным голосом и производить несложные фокусы, но это все, предел того, что она может. Ему вдруг стало ее жаль. И он одним махом, не делая внешне ничего, создал шатер. Над ней и над собой. Конечно, увидеть его она тоже не сможет. Но…
Кто знает? Не исключено, что она действительно сумела почувствовать некую отгороженность от мира. Не исключено. Но он был склонен считать, что она всего лишь действовала как прилежная ученица, не желающая да и не умеющая перечить своему великому учителю. «У тебя получится». — «Да». — «Ты сумеешь». — «Да». — «Сначала попробуем вместе». — «Да». — «Вот, уже получается». — «Да, я это чувствую. Спасибо…» Что ж, это не самый худший способ придать человеку немного уверенности. А там — кто знает. Путь в тысячу ли начинается с первого шага.
Он поднял взгляд. У него получился классный конус. Переливающийся, заходящийся разноцветными спиралями, толстостенный, мощный. Он едва не доставал до потолка. Он был как… крепость? Нет, не так. Как монумент. Как выставочный экземпляр.
И вдруг… Павел подумал, что он просто сморгнул, и оттого изображение дернулось, как это бывает с картинкой в телевизоре при незначительных скачках напряжения. Присмотрелся — конус, его совершенный защитный конус прогнулся, словно кто-то давил на него извне. Павел даже оглянулся. Чисто интуитивно, но никого рядом не было. Случайность? Брак? Или… Неужели действительно нападение? А что еще?!
Дальше он действовал как автомат, без рассуждений и колебаний.
— Не шевелись, — напряженно прошептал он.
— Не шевелюсь, — ответила Любка. От нее исходил жар. И вдруг очень сильно запахли ее тяжелые, «магические» духи. — А что…
— Молчи!
Теперь серебристые, окрашенные в фиолет и розовый спирали с разной скоростью пошли навстречу друг другу, переплетаясь и перекрывая друг друга, утолщая стенки и не давая возможности отследить ни одну из них. Мгновением позже желтые лучи протянулись от вершины к основанию, каждый из которых постоянно менял интенсивность окраски. Напряжение на поверхности вроде бы уменьшилось, но на самом деле это было не так.
За считанные мгновения он втрое-вчетверо увеличил прочность и неуязвимость своей конструкции, если угодно, ее невидимость и неуловимость, но прогиб, точнее, несколько прогибов, похожих на вмятины на жести, получаемые от заряда дроби, только, в отличие от них, шевелящихся, находящихся где-то в полуметре над головой Павла, уменьшились разве что вполовину. То есть оттуда тоже наращивали давление. И очень стремительно, качественно наращивали. Умело.
И давление продолжает нарастать. А он почти на пределе.
Надо уходить.
Он притянул к себе Любку. Рывком. Грубо. — Ох!
— Молчи!
Он быстро сплел кокон. Черный, в отличие от искристо-праздничного конуса. И не имеющий завершенной классической формы геометрической фигуры. Это было нечто бесформенное, почти безобразное. Вроде амебы. С недоразвитыми ручками-ножками, похожими на слабо шевелящиеся наросты. И цвет был омерзительный, с красными и фиолетовыми зигзагами на матовой поверхности.
На секунду или чуть меньше спирали справа от Павла раздвинулись, и двое людей вместе с коконом, в котором они находились, рывком покинули убежище.
— Ты чего?! — возмутилась Любка, и в голосе ее послышались капризные нотки. Только Павлу было сейчас не до нюансов.
Он тряхнул ее за плечи.
— Я сейчас уйду!
— Куда?
Она ничего не понимала. Да и к счастью. Не нужно ничего объяснять. Да и ей врать не придется.
Он посмотрел на конус. Тот все еще работал. С его уходом он быстро стает. Ладно. Ничего. Пока нужно уйти.
— Срочное дело. Я позвоню. Ты пока сядь туда. — Он показал на ее рабочее кресло.
— Паша…
— Все!
Он легонько толкнул ее, высвобождая из кокона, и вышел в приемную.
— Еще две минуты, — сказал он секретарше. Та заученно кивнула.
На посетителей он даже не посмотрел. Не до них.
Через те самые две минуты он сидел в своей машине и прогревал двигатель, до предела выдвинув рукоятку подсоса топлива.
Кто же это его так шарашил? Хорошо так, адресно. И ведь если бы не «плащ», уконтропупил бы к чертовой матери! Нет, не насмерть, скорее всего, но мачо бы тоже не показалось. Кто? Петрович? Зачем это ему?
Павел приспустил боковое стекло, врубил вентиляцию, чтобы не запотевали стекла, и закурил.
Так зачем это ему? Обиделся? Так он вроде не мстительный. Да и что, в конце концов, произошло? Ну повздорили. Ну ушел сотрудник. Обидно, неприятно, но это совсем не повод так жать. Да и не практикует он в этом. Тогда… А Мих Мих? Его попроси — он Петровичу не откажет. Но не до убийства же! И даже не до травм. Михалыч — человек тихий, смирный и не кровожадный. Эх, надо было следок пощупать! Нюхнуть его. Хоть одной, так сказать, ноздрей. Но на Петровича это все равно не похоже, не его это стиль. Он предпочитает дать утихнуть страстям и мирно договориться. Если только не произошло что-то из ряда вон.
Датчик температуры показал, что двигатель несколько прогрелся. Павел вдавил окурок в пепельницу и потихоньку выехал на дорогу, посматривая по сторонам. Он вдруг отметил чувство, испытываемое им в этот момент. Забытое чувство опасности и настороженности, при котором голова как бы сама собой начинает вращаться на триста шестьдесят градусов, выискивая угрозу, а мозг ищет решение. Был у него период в жизни, когда такое чувство чуть ли не стало стилем жизни.
А ведь сейчас и впрямь ситуация из ряда вон. Петрович почему-то уверен, что с теми тиграми напортачил он. И с деньгами соответственно. А это уже не шутки. Не исключено, что его сейчас из-за тех «бабок» как раз прессуют. Конечно, маг-директор не девочка и из-под пресса выскочит, а то и просто его отожмет, да так, что мало не покажется. Но это тоже смотря как прессовать. И кто. Существуют варианты.
И кстати, с чего Петрович взял, что это он на терминале нахимичил? Следы следами, он эксперт и все такое, но не ищейка. А ведь еще на складе он стал вдруг какой-то не такой. Что-то он тогда сказал…
Увернувшись от несколько помятого «опеля» с пробитым глушителем, отчего благородная машина ревела, как реактивный самолет на форсаже, — сидящий за рулем юнец наверняка хочет выглядеть крутым — Павел пристроился за автобусом, решая, куда ехать. В контору? Ну нет. Домой? Если его ищут, то это глупо. И ведь наверняка ищут. К Любке? Тоже не дело. Едва отвел от нее направление удара, как сразу подставлять. К матери тоже нельзя. Нужно найти норку, безопасную норку, из которой можно делать вылазки, чтобы понять, что же все-таки происходит. Ведь происходит же! А для этого нужны деньги. Деньги есть у него дома и в банке. Куда лучше?
Он медленно ехал, размышляя.
Обложить могли как дом, так и банк. Это если за дело взялась серьезная структура. Скажем, органы. Но контроль за банком, точнее, за операциями на его счете, можно вести так, что заметить это невозможно в принципе. Даже обслуживающая его операционистка может быть не в курсе. Ситуацию же вокруг дома и тем более в собственной квартире он худо-бедно может проконтролировать. На этот счет есть кое-какие заготовочки. Не панацея, конечно, но ведь, как известно, абсолютная панацея бывает только в сказках.
Итак, Петрович. Что он вчера такое сказал? Он сказал… Нет, даже не в этом дело. Дело в том, почему он начал расследование. Потому, что появился повод. Как говорят журналисты — информационный повод. Ну и кто ему мог дать информацию, как не Маринка? «Нюхачка». Она и унюхала.
Машину Павла обогнал мотоциклист в глухом черном шлеме. И тоже с ревущим двигателем. Ну что за страсть такая у молодняка к громоподобному передвижению! Наверное, это подсознательное желание уподобиться Зевсу-громовержцу, скачущему по небу на своей колеснице. Атавистическое мышление. Впрочем, психологи объясняют это естественным желанием молодых особей обратить на себя внимание, имеющим в основе инстинкт размножения. Павлины с их невероятно яркими перьями и громкими противными криками, павианы с вызывающе красными задами, петухи с налитыми кровью гребешками и франтоватыми хвостами — тому подтверждение. Задача старых, опытных самцов эту яркость и громкость давить до той поры, пока это в их уходящих силах.
Но «нюхачка» не милицейская овчарка, которая только и может, что отыскивать и идентифицировать следы. Ее интеллект и способности побольше, чем у пса. Могла она подделать его след?
О подобном он не слышал. То есть какие-то разговоры на уровне слухов, а может, и предположений, ходили. Да мало ли какие страшилки ходят в их среде. У всех они свои. Биржевые брокеры пугают друг друга одним, главные бухгалтеры коммерческих фирм — другим, а милиционеры, скажем, третьим. Рецидивисты, автобусные контролеры, военные летчики, кинорежиссеры, парашютисты, разработчики микросхем, эстрадные артисты, грузчики — у всех свои байки и свои профессиональные страхи. Вот и у магов свои. Только никогда эти страхи Павел не проецировал на Марину. То есть какой-то особой близости между ними не было, но и чувства опасности она не вызывала. Если только не считать женской притягательности, которая почти обязательно возникает в коллективе, где есть мужчины и женщины. Тут для перехода от естественного интереса к чему-то большему иногда бывает достаточно одного жеста, порой случайного, неосознанного. Но у них ничего подобного и в помине не было, только профессионально-корпоративная приязнь. Другими словами — он не ждал от нее подвоха. Просто не чувствовал возможности подобного.
Надо с ней поговорить. Найти способ и поговорить.
Подъезжая к дому, он целиком сосредоточился на окружающей обстановке. Справа и чуть сзади своей машины он создал свой эфемерный фантом. Редким прохожим он виден не был, они беспрепятственно проходили сквозь него, не испытывая никаких ощущений. Но если бы какой-то маг, занятый поиском, попытался нащупать Павла Мамонтова, то в первую, а то и в последнюю очередь он наткнулся бы на это, а фантом прореагировал бы приблизительно так же, как реагирует поплавок на рыбу, попавшуюся на погруженный в воду крючок с наживкой. Разница лишь в том, что фантом одновременно был и наживкой, и поплавком.
Но ни во время движения, ни тогда, когда Павел вышел из машины, его магический двойник не подвергся никакому воздействию.
Беспрепятственно войдя в подъезд, Павел, как умел, «обнюхал» пространство. Фашисты, помнится, на воротах одного их концентрационных лагерей, где людей убивали тысячами, написали «Каждому — свое». После них это выражение считается позорным, даже отвратительным. Но они так много наворовали из прошлого, что если все ими наворованное отрицать и категорически не принимать, то чуть ли не половину истории придется зачеркнуть и предать анафеме, начиная со свастики — освященного веками индуистского знака пожелания благополучия. Так и с лозунгом. Одни могут нюхать, а другие лишь так, принюхиваться. Один может быть чемпионом мира по марафонскому бегу, а другой с трудом тянет на чемпиона отдельно взятой квартиры, проблемно добираясь до винного магазина, со всей искренностью пропитой души изображая скорость.
Павел нюхачом не был. Конечно, как и всякий практикующий маг, он кое-что умел, но в целом адекватно оценивал свои возможности. Во всяком случае, он был уверен, что никакого наведенного воздействия на него в данный момент нет, если оно не было каким-то уж очень изощренным.
Тем более неожиданным было, когда он, поднявшись на свой этаж, вдруг получил удар в лоб.
В себя он приходил долго и трудно. Сотрясение, не иначе. Про подобное состояние говорят, что мысли путаются и сознание меркнет — все это не то. Он просто выкарабкивался из небытия. Так, наверное, утопающий выкарабкивается на поверхность воды, имея даже не мысль, а единственное желание, если угодно, животный инстинкт — выплыть. Восстановить более или менее нормальные отношения с обыденной реальностью, где есть воздух, горизонт, люди и привычная, такая, оказывается, необходимая твердь под ногами. У боксеров на этот счет есть великолепный термин «поплыл». Из него следует в том числе и то, что нужно выплывать.
— Ну гад, очухался? — услышал он сквозь мутную стену, отделяющую его от родной действительности, где есть верх и низ, ощущения и возможность, пусть иллюзорная, воздействовать на нее.
Он открыл глаза и попытался сфокусировать взгляд.
Над ним нависала морда с широкими скулами и тугим подбородком профессионального боксера. Отвратный тип. Наверняка грабитель. Ладно, пускай забирает что хочет.
Муть в голове рассеивалась не плавно, как утренний туман над озером, а скачками, что пугало еще больше, чем сам факт нападения. Эти скачки возврата сознания были еще более противоестественными, чем грабеж, которому Павел подвергся впервые в жизни.
Инстинкт подсказывал, что не стоит ускорять события, показывая свое проснувшееся сознание. Или просыпающееся. Павел прикрыл глаза. Вот сволочи! Он подумал не конкретно о том человеке, который на него напал, а о всех тех, кто способен избить человека ради нескольких сотен рублей.
Надо собраться с силами. Надо придумать, как себя вести. Надо…
Сильные руки схватили его за отвороты куртки и резко приподняли:
— Кончай тут дурковать, сволочь!
От неожиданности ли или со страха Павел открыл глаза и вполне четко увидел склонившегося над ним мужчину. Крепенький такой. Взгляд решительный. Даже жесткий. Руки сильные — ворот держит на удушение. Такая профессиональная хватка. Не лицо — маска. Карающая маска. Но за ней, на уровне затылка — пустота. Неуверенность. Одиночка.
Павел моргнул, проверяя собственную реакцию. Ничего, есть немного.
— Пусти, — преувеличенно задушенным голосом сказал он. Практически прохрипел.
Нападавший чуть ослабил хватку.
Теперь Павел почувствовал себя несколько более готовым к сопротивлению. Даже к атаке. Правда, лишь частично. В голове все еще стоял неприятный гул, похожий на звук, издаваемый пчелиным роем. И — вот странность! — он вдруг понял, что мужик не спешит шарить по его карманам. От этого почему-то сделалось еще страшнее.
— Узнаешь меня? — Мужик выдохнул ему в лицо эти слова вместе с табачным перегаром.
Павел, даже не задумываясь, на автомате отрицательно мотнул головой. Среди его знакомых таких типов нет. Но в тот же момент понял, что где-то уже видел это лицо. Вот только где и когда? Не то очень давно — мозг лихорадочно заработал в режиме вспоминания. Не то мельком. В метро? В подъезде? На заправке? С заправкой это лицо, что называется, монтировалось, но при этом ему чего-то не хватало. Отсутствовало нечто важное. Очки? Головной убор?
— Ну?! — поторопил его мужик, в очередной раз тряхнув за отвороты куртки.
— Что-то не помню, — откровенно сказал Павел, решив оставить решение этого, несомненно, важного вопроса на потом. Очевидно, именно в ответе на него крылась разгадка причины сегодняшнего нападения, но в данный момент представлялось куда важнее избавиться от этих объятий, мало похожих на дружеские, нежели искать ответы на головоломки.
Впрочем, мужик тоже не был склонен затягивать дискуссию. Он как-то ловко перехватил руку Павла и больно загнул ее за спину, с придыханием сказав:
— Ладно, потом поговорим. Пошел давай.
В каком направлении и темпе осуществлять это указание, Павел уточнять не стал. Как не стал и тянуть с выбором своего приема, поскольку всего несколько часов назад нашел весьма надежное средство. Свидетельством его успешности и эффективности стал дикий крик, заполнивший все пространство подъезда. К тому же на этот раз эмоционально Павел был куда более заряжен и возбужден, поэтому удар по нервным окончаниям неизвестного, хотя и смутно знакомого человека получился впечатляющим. Того, словно от удара пули или хорошей дубины, отбросило назад, как раз на дверь квартиры Павла, да так, что дверная ручка впечаталась аккурат в поясницу, точнее — в почки, что, надо полагать, дало дополнительный болевой импульс.
То ли удар Павла на этот раз оказался менее продолжительным или, наоборот, более избирательным, то ли этот мужик был покрепче Любкиного охранника, но в отключке он пребывал недолго. Секунды две или три он сидел на корточках, опираясь спиной о дверь, а потом открыл глаза и стал подниматься, при этом вид его назвать миролюбивым было нельзя.
Как раз в этот момент открылась дверь напротив, и на площадке появился Саня, сосед, детина под два метра ростом с совершенно зверским лицом. Павел про себя звал его Кинг-Конгом. Соседи опасливо поговаривали, что звероподобный Санек не то бандитствует, не то еще что-то в этом роде, хотя Павел совершенно точно знал, что этот страшный на внешность человек всего лишь владеет небольшим автосервисом на МКАД, что, впрочем, не исключает неких темных пятен в его прошлом, косвенным подтверждением чему служили ухватки соседа и его манера разговаривать.
— Чо за дела? — грозно спросил Саня.
В его руке был пистолет. Павлу хотелось бы верить, что газовый. Так было как-то спокойней.
— Да вот, — несколько нервно ответил Павел, стараясь держать в поле зрения одновременно обоих персонажей, что было затруднительно, учитывая их положение по обе стороны от него. — Налетел на меня.
— Гоп-стоп, че ли? — сурово уточнил коммерсант. Как успел заметить Павел, его сосед во всем хотел иметь полную ясность, причем в самое короткое время. — Ну типа грабит.
— Не знаю. Наверное.
— Так, ясен пень. Звони ментам. Нечего нам здесь разборки устраивать. Хотя погодь.
Саня шагнул вперед, отстраняя Павла, как отыгранную фигуру, и сунул ствол пистолета под нос наконец-то вставшему мужику.
— Че-то фотка мне твоя знакома. Ты чей будешь, братан?
— А ты припомни, — нехорошо, зло осклабился мужик. — Напряги извилину.
— Не понял! — обозначил Саня интонацией всю меру своего возмущения. Интонация ничего хорошего не предвещала. — Это я щас тебя напрягу.
Павел, в каком-то смысле избавленный от необходимости вести активные действия, плечом прислонился к стене и не без интереса наблюдал за развитием событий.
Мужик ничего не ответил, только цыкнул зубом.
— Маклаков, че ли? — не очень уверенно спросил Санек.
Это его «че ли» было просто неподражаемым.
— Наконец-то.
Павел видел соседа больше со спины, так что выражение лица было не разглядеть, но даже спина его выражала некоторую растерянность. Каким-то странным образом Павел тоже ощутил неуверенность. Звероподобный сосед уже не казался таким сильным. Чувствовалось, что он готов покинуть сцену, предоставив остальным действующим лицам заканчивать эпизод, причем с открытым финалом. То есть с непредсказуемым.
— Че-то я не врубаюсь. Говорили, ты ушел. А? Или пенсии не хватает?
— Пенсии никогда не хватает, — резонно заметил мужик по фамилии Маклаков.
— Ну дела! — неожиданно развеселился Санек. — Лады, звони ментам, — скомандовал он через плечо, адресуя эту реплику Павлу. — Пусть они сами промеж себя разбираются.
— Ствол-то паленый?
— Да тебе-то!.. — возмутился было коммерсант, но как-то быстро остыл. — Ты вот чего, сам тут давай. Некогда мне. Дела, блин.
И быстро убрался в квартиру, откуда вылетел спустя буквально несколько секунд. Но уже в верхней одежде. Некоторое время Павел слушал, как на лестнице раздавался дробный стук его каблуков.
— Ну? — нахально спросил мужик.
— Чего тебе надо?
— Пошли.
— Куда это?
— В околоток, куда ж еще. Разговор был дурацкий до предела.
— Сдаваться будешь? — нахально осведомился Павел, уже осознавший, что сцену придется доигрывать самому.
— Не-а. Тебя сдавать.
Вновь появилось желание врезать. И хорошенько.
— С чего бы?
— А не надо банки грабить.
— Чего?! — изумился Павел.
— Да того самого, милок. Так что собирайся и пошли.
Говоря это, мужик не делал попытки приблизиться. Даже как бы и наоборот, боялся отлепиться от двери. Присмотревшись, Павел понял, что ему все еще нехорошо. Здорово он ему врезал. Не скупясь. Но — хорохорится.
— Послушай… А ты ничего не путаешь? Как там тебя? Милорадов?
— Маклаков я, запомни. А ты Мамонтов. Давай, топай ножками.
Павел разозлился. И чего он тут раскомандовался? И вообще, какой банк, что он несет! «Ножками топай, запомни!» Выраженьице. Пенсионер…
И вдруг он вспомнил. Ну точно! Он видел этого мужика в банке. Тот охранником работает. На другого бы и внимания не обратил, как не приглядывался к другим ему подобным в разных местах, начиная с ресторанов и заканчивая банками и самыми крутыми, навороченными офисами, где ему приходилось бывать, но на этого невольно обратил внимание как раз из-за его неприятной, надменной физиономии. Как будто он ставит себя выше всех остальных. Вроде надсмотрщика, у ног которого толкается всякая дрянь, лишь по ошибке природы принявшая человеческий облик.
— Погоди… — ошеломленно проговорил Павел, — банк?
— Только не надо, — картинно, как актер в старом немом кино, поморщился Маклаков. — Типа под кайфом или память отшибло. Не надо, а? Не грузи. Все, кончаем базар. Пошли, родной. Не тяни время, не поможет.
Павел быстро прикинул. Времени выяснять отношения у него категорически не было. Но эту историю с банком, с этим ограблением, нужно было просветить. Только при этом следовало как можно скорее убираться отсюда.
Дальше он действовал не задумываясь.
Два коротких шлепка заставили Маклакова рывком отодвинуться от двери, освобождая проход. При этом в глазах его появился исчезнувший было страх. Длинная и узкая «заплатка», давняя заготовка, которую он еще в школе использовал против собак, надежно пришпилила мужика к стене. Пенсионер…
— Ты постой пока, — пробормотал Павел. — Я быстро.
Мужик ошеломленно смотрел на него, выпучив глаза. Да, не сахар, конечно, но придется потерпеть. А нечего было кулаками размахивать.
Деньги и кое-какие вещи Павел быстро рассовал по карманам и покидал в сумку. И вдруг почувствовал, как на него пошла наведенка. Кто-то интенсивно его выискивал. Он шарахнулся в угол и быстро соорудил «плащ». Времени это заняло секунды, но он понимал, что его уже нащупали. Если только это не было случайным поиском. В последнее время у молодых магов появилась привычка таким вот случайным образом выискивать коллег. Но он успел захватить следок и, укрывшись под серебристым струящимся покрывалом, его понюхал.
Хозяина наведенки он встречал. И нельзя сказать, что был рад возобновлению этого, так сказать, знакомства. Теперь уносить ноги следовало с еще большей скоростью.
Выскочив на лестничную площадку, он, к своему удивлению, не обнаружил там давешнего мужика. Пенсионер исчез.