"Александр Иванович Куприн. Разные произведения (ПСС, том 4, 1958)" - читать интересную книгу автора

пошлее и самоувереннее всех остальных. Из пафоса у него выходил крик, из
нежных слов - сладкая тянучка, из-за повелительных реплик римского
воина-патриция выглядывал русский брандмайор. Зато поистине была
прекрасна.Андросова. Все в ней было очаровательно: вдохновенное лицо,
прелестные руки, гибкий музыкальный голос, даже длинные волнистые волосы,
которые она в последнем действии распустила по спине. Играла она так же
просто, естественно и красиво, как поют птицы.
Я с настоящим художественным наслаждением, иногда со слезами, следил за
нею сквозь маленькие дырочки в холсте декораций. Но я не предчувствовал, что
через несколько минут она растрогает меня, по уже совсем иным образом, не со
сцены.
Я в этой пьесе был так многообразен, что, право, дирекции не худо было
бы на афише к именам Петрова, Сидорова, Григорьева, Иванова и Васильева
присоединить еще Дмитриева и Александрова. В первом акте я сначала явился
старцем в белом балахоне с капюшоном на голове, потом побежал за кулисы,
сбросил куту и уже выступил центурионом, в латах и шлеме, с голыми ногами,
потом опять исчез и опять вылез христианским старцем. Во втором акте я был
центурионом и рабом. В третьем - двумя новыми рабами. В четвертом --
центурионом и еще двумя чьими-то рабами. В пятом - домоуправителем и новым
рабом. Наконец я был Тигеллином и в заключение безгласным воином, который
повелительным жестом указывает Мерции и Марку дорогу на арену, на съедение
львам.
Даже простак Акименко потрепал меня по плечу и сказал благодушно:
- Черт вас возьми! Вы какой-то трансформист. Но мне дорого стоила эта
похвала. Я едва держался на ногах от усталости.
133


Спектакль окончился. Сторож тушил лампы. Я ходил по сцене в ожидании,
когда последние актеры разгримируются и мне можно будет лечь на мой старый
театральный диван. Я также мечтал о том куске жареной трактирной печенки,
который висел у меня в уголке между бутафорской комнатой и общей уборной. (С
тех пор как у меня однажды крысы утащили свиное сало, я стал съестное
подвешивать на веревочку.) Вдруг я услышал сзади себя голос:
- До свиданья, Васильев.
Я обернулся. Андросова стояла с протянутой рукой. Ее прелестное лицо
было утомлено.
Надо сказать, что изо всей труппы только она, не считая маленьких,
Духовского и Нелюбова-Ольгина, подавала мне руку (остальные гнушались). И я
даже до сих пор помню ее пожатие: открытое, нежное, крепкое - настоящее
женственное и товарищеское пожатие.
Я взял ее руку. Она внимательно посмотрела на меня и сказала:
- Послушайте, вы не больны? У вас плохой вид. - И добавила тише: --
Может быть, вам нужны деньги?.. а?., взаймы...
- О нет, нет, благодарю вас! - перебил я искренно. И вдруг, повинуясь
безотчетному воспоминанию только что пережитого восторга, я воскликнул
пылко: - Как вы были прекрасны сегодня!
Должно быть, комплимент по искренности был не из обычных. Она
покраснела от удовольствия, опустила глаза и легко рассмеялась.
- Я рада, что доставила вам удовольствие. Я почтительно поцеловал ее