"Александр Куприн. Ю-ю" - читать интересную книгу автора

мухе. Удар меток и быстр: черная кровь размазана по бумаге. Пойдем спать,
Ю-юшка. Пусть мухи тоже поспят до завтрева.
За окном уже можно различить мутные очертания милого моего ясеня. Ю-ю
сворачивается у меня в ногах, на одеяле.
Заболел Ю-юшкин дружок и мучитель Коля. Ох, жестока была его болезнь;
до сих пор страшно вспоминать о ней. Тут только я узнал, как невероятно
цепок бывает человек и какие огромные, неподозреваемые силы он может
обнаружить в минуты любви и гибели.
У людей, Ника, существует много прописных истин и ходячих мнений,
которые они принимают готовыми и никогда не потрудятся их проверить. Так,
тебе, например, из тысячи человек девятьсот девяносто девять скажут:
"Кошка - животное эгоистическое. Она привязывается к жилью, а не к
человеку". Они не поверят, да и не посмеют поверить тому, что я сейчас
расскажу про Ю-ю. Ты, я знаю, Ника, поверишь!
Кошку к больному не пускали. Пожалуй, это и было правильным. Толкнет
что-нибудь, уронит, разбудит, испугает. И ее недолго надо было отучать от
детской комнаты. Она скоро поняла свое положение. Но зато улеглась, как
собака, на голом полу снаружи, у самой двери, уткнув свой розовый носик в
щель под дверью, и так пролежала все эти черные дни, отлучаясь только для
еды и кратковременной прогулки. Отогнать ее было невозможно. Да и жалко
было. Через нее шагали, заходя в детскую и уходя, ее толкали ногами,
наступали ей на хвост и на лапки, отшвыривали порою в спешке и нетерпении.
Она только пискнет, даст дорогу и опять мягко, но настойчиво возвращается
на прежнее место. О таковом кошачьем поведении мне до этой поры не
приходилось ни слышать, ни читать. На что уж доктора привыкли ничему не
удивляться, но даже доктор Шевченко сказал однажды со снисходительной
усмешкой:
- Комичный у вас кот. Дежурит! Это курьезно...
Ах, Ника, для меня это вовсе не было ни комично, ни курьезно. До сих
пор у меня осталась в сердце нежная признательность к памяти Ю-ю за ее
звериное сочувствие...
И вот что еще было странно. Как только в Колиной болезни за последним
жестоким кризисом наступил перелом к лучшему, когда ему позволили все есть
и даже играть в постели, - кошка каким-то особенно тонким инстинктом
поняла, что пустоглазая и безносая отошла от Колина изголовья, защелкав
челюстями от злости. Ю-ю оставила свой пост. Долго и бесстыдно отсыпалась
она на моей кровати. Но при первом визите к Коле не обнаружила никакого
волнения. Тот ее мял и тискал, осыпал ее всякими ласковыми именами, назвал
даже от восторга почему-то Юшкевичем! Она же вывернулась ловко из его еще
слабых рук, сказала "мрм", спрыгнула на пол и ушла. Какая выдержка, чтобы
не сказать: спокойное величие души!..
Дальше, милая моя Ника, я тебе расскажу о таких вещах, которым,
пожалуй, и ты не поверишь. Все, кому я это ни рассказывал, слушали меня с
улыбкой - немного недоверчивой, немного лукавой, немного
принужденно-учтивой. Друзья же порою говорили прямо: "Ну и фантазия у вас,
у писателей! Право, позавидовать можно. Где же это слыхано и видано, чтобы
кошка собиралась говорить по телефону?"
А вот собиралась-таки. Послушай, Ника, как это вышло.
Встал с постели Коля худой, бледный, зеленый; губы без цвета, глаза
ввалились, ручонки на свет сквозные, чуть розоватые. Но уже говорил я