"Владимир Кунин. Это было недавно, это было давно..." - читать интересную книгу автора

его в упор. Виталий Петрович с трудом сдерживал нервную дрожь и думал:
достаточно ли непринужденно он выглядит? ..
Уже в самом начале передачи произошла маленькая накладка. Поэт очень
тепло представил Виталия Петровича, вкратце коснувшись его яркой биографии
(чтоб она лопнула! ), и сделал Виталию Петровичу приглашающий жест рукой. В
полной растерянности Виталий Петрович тупо решил пожать ему руку. Но поэт
вовремя отдернул ладонь, и Виталию Петровичу ничего не оставалось, как своей
рукой-сироткой сделать такую миленькую глиссаду и начать говорить.
Между ним и поэтом лежали часы, и Виталий Петрович честно поглядывал на
них, чтобы не перебрать отпущенной ему тележизни. К третьей минуте он
разговорился; С его точки зрения, он блистательно играл и непринужденость, и
оживление, и непосредственность - все, что так необходимо телевидению...
Вдруг на шестой минуте рядом с камерой появилось некое анемичное
существо лет девятнадцати, с наушниками на голове и какой-то
радиохреновинкой на впалой грудке. Пронзительно глядя на Виталия Петровича,
существо скрестило лапки над головой, и Виталий Петрович понял, что нужно
заткнуться.
И заткнулся, успев сказать только финальную фразу своего выступления,
которая теперь абсолютно не вязалась со всем тем, о чем он говорил на
протяжении пяти с половиной минут. Тем не менее опытный в таких передачах
поэт трогательно поблагодарил его и предоставил слово старому
писателю-педагогу.
Оставаясь в кадре, Виталий Петрович чувствовал себя так, словно у него
реквизировали родовое имение. Но не выгнали оттуда совсем, а оставили при
имении в должности дворника: мгновенно слетели все заботы, диапазон функций
снизился до минимума, дышать стало в десять раз вольготнее, но гордость была
попрана, самолюбие уязвлено, и жить больше не хотелось.
Когда же передача окончилась и все вышли в коридор, из аппаратной
спустился режиссер-говорун и сказал, что все было прекрасно, все было
непринужденно, а лично Виталию Петровичу нужно было наплевать на безгрудую
помрежиху и говорить весь свой текст полностью. Потому что все равно "двух
минут недобрали"... И вообще он будет счастлив провести с ними как-нибудь
еще одну такую передачу.
В это время около них появился низкорослый человек в длинном драповом
пальто с серым каракулевым воротником и в такой же серой каракулевой шапке.
Он снял шапку и привычным жестом уложил редкие потные волосики слева
направо. Он даже не уложил их, а как-то пригладил, приклеив.
- Ну как?  - спросил этого человека режиссер.
- По-моему, все прекрасно! Вы знакомы, товарищи?
Человек с каракулями вяло пожал всем руки и представился. Это и
оказался тот самый телевизионный "шеф".
- Чего же там "прекрасного"?  - кисло сказал он режиссеру. - Вы что же,
не предупредили товарищей о внешнем облике на телевизионной передаче? Вот,
например, товарищ... - Он показал на Виталия Петровича. - Товарищ выглядел в
кадре так, словно только что из-под автомобиля вылез.
- Позвольте,  - растерянно сказал поэт, руководитель областных
писателей. - Это прекрасная модная куртка...
- Я не знаю, что у вас там "модное",  - презрительно прервал его
каракуль. - Среди художников там или артистов, может, и модно ходить в
таких, извините, штуках... Нравы, как говорится, в ваших кругах свободные...