"Владимир Кунин. Кыся" - читать интересную книгу автора

охватившего меня бессилия захотелось просто тихо заплакать...
Поэтому, когда Васька принес нас к "воронку" -- старому,
раздолбанному "Москвичу" с фургончиком, открыл заднюю дверцу и
выгрузил нас из сачка в стоящую внутри фургона клетку, -- я даже не рыпнулся, а
эта рыжая провокаторша, эта тварь продолжала орать, как умалишенная.
-- Гля, какой смирный!.. -- удивился Васька и опустил вниз заслонку клетки. --
А ты говорил...
-- Смирный -- еще не покоренный, -- ответил ему Пилипенко и сел за руль. --
Этот еврейский котяра так себе на уме, что не знаешь, чего от него ждать. Жаль
только, что у его жида вошь в кармане да блоха на аркане, а то б я с него за
этого кота и сто баксов слупил бы. Садись, Васька, не мудохайся! А то
кто-нибудь из хозяев этих шмакодявок объявится, и нам опять морду набьют...
Васька заторопился, захлопнул дверь фургона, и во внезапно наступившей темноте,
я отчетливо увидел, что впопыхах он забыл защелкнуть металлическую задвижку на
опущенной заслонке кошачей клети. Так что при желании и некотором усилии
заслонку можно было бы приподнять лапой... Апатии у меня -- как не бывало!
Пилипенко завел мотор и мы поехали.
Я огляделся. В нашем кошачьем отделении (в фургончике была еще одна клетка --
для собак) сидели и понуро лежали штук пятнадцать малознакомых мне Котов и
Кошек. Но, судя по тому, как многие увидев меня, подобрали под себя хвосты и
прижали уши, меня тут знали.
И только один Кот не прижал уши к голове. Тощий, обшарпанный, с клочковатой
свалявшейся шерстью, со слезящимися глазами и обрубленным хвостом -- типичный
представитель безымянно-бездомного подвально-помоечного сословия, без малейшего
страха подошел ко мне и сел рядом, глядя на меня с преданностью и надеждой.

Когда-то на пустыре за нашим домом я отбил этого несчастного бродягу от двух
крупных домашних Котов, изрядно попортив им шкуры и наглые сытые морды.
На следующий день после этого побоища Шура выпустил меня прошвырнуться по
свежему воздуху и совершить свои естественные отправления. Дома я этого не
делал никогда, даже в самые лютые морозные зимние дни. Таким образом мой
Человек Шура Плоткин был начисто избавлен от необходимости заготавливать для
меня песок и нюхать едкую вонь кошачьей мочи и кала.
Наш дом стоит в новом районе, в глубине квартала, и я с детства выторговал себе
право в любое время уходить из квартиры и возвращаться в нее только тогда,
когда мне этого захочется.
Короче, когда я на следующий день выполз из нашей парадной и с наслаждением
потянулся до хруста, до стона, и новое прохладное утро стало вливаться во все
мое тело -- от влажного носа, устремленного в синее весеннее небо, до кончика
хвоста, туго вытянутого к горизонту, -- я вдруг увидел вчерашнего
кота-бродягу, сидящего неподалеку от моего дома. Между его тощих и грязных лап
лежала здоровенная мертвая крыса.
Бродяга приветливо дернул обрубком хвоста и переместился сантиметров на
двадцать левее задушенной им крысы, предлагая мне ее в подарок.
Я подошел. Как и положено, мы обнюхались, а потом я ему битый час втолковывал,
что вообще-то я крыс не ем, что жратвы у меня и дома навалом, но подарок его я
ценю и очень ему благодарен.
В подтверждении искренности своих чувств я на его глазах отнес крысу за дом,
выкопал там ямку и зарыл ее туда, делая вид, что как-нибудь обязательно вернусь
за ней и вот уж тогда-то мы и устроим пир горой!.. А пока, если он хочет шмат