"Г.Ф.Кунгуров. Албазинская крепость." - читать интересную книгу автора

Богатеем ленским стал Сабуров. Где-то купчина Ревякин, грозный
устюжанин? Потягаться бы, померяться с ним! Да Ярофей не таков. Сердце
зверобоя тянулось к соболю, зверю огневому, к таежному бродяжью. И,
бывало, целыми днями смотрел нерадивый хозяин на черную гряду далеких гор.
Безмерно жгло желание перейти эту неведомую черту; мнилось: за ней -
скрытая ото всех тайна. По-прежнему хранил он чертеж землицы Сибирской,
набросанный на темном пергаменте рукой безвестного умельца. Только чертеж
этот мало утешал. "Эх, скудость ума нашего!.." - сетовал на себя Ярофей,
вновь разглядывая пергамент. Теперь он бегло читал чертеж, бранил
чертежника за лживые пометы, особенно по Киренге и Лене; Ярофей вдоль и
поперек исходил здесь тайгу. Бранил и за нерадивость: дал тот безвестный
мудрец-чертежник предел земли Сибирской по реке Лене. Тут, мол, конец и
край света. "Каков провидец!.." - сердился Ярофей. Оставив все заботы,
спешно уходил в тайгу и подолгу пропадал там. Всем управлял шустрый
приказчик. Возвращался из тайги угрюмый хозяин, ходил с потемневшим лицом,
не мил ему белый свет, наскучила Сабуровка с ее кривыми улочками и
закоулочками. Бушевало сердце Ярофея, рвался он на простор, в тайгу
дремучую, нехоженую, в сизые дали... Приказчик не знал, чем угодить
хозяину, подходил к его избе робко, в дверь стучал несмело, словно заяц
мягкой лапкой. Хозяин плохо слушал приказчика, в дела торговые вникать не
хотел, неотрывно смотрел в оконце, будто и соляные варницы, и амбары
богатые, и лавки красные не его владения. Дивился приказчик такой перемене
и уходил тоже робко, как и приходил. "Что человеку надобно? Какая хворь на
него напала?" - недоумевал приказчик. Но люди примечали иное. Прикрыв
плотно двери, сидел Ярофей дни и ночи напролет с грамотеем Гаврилой. Как
сыч, уставившись на пергамент, Ярофей поучал попа:
- Пометь кривун реки, огибает она скалистый выступ и уходит на юг...
Поп старательно ставил пометы.
- А вот тут, - Ярофей чертил острым ногтем, - с вершины видно слияние
рек, а за ними горы, горы. Помечай, поп!..
Светло загорелось сердце Ярофея. К заветному пергаменту, на котором
конец и край земли русской пометил безвестный умелец, добавились его,
Ярофея, трудами богатые просторы и открывались приметные пути в неведомые
царства. Потерял сон Ярофей, чудилось ему: за синими цепями гор и лежит
она, нетронутая райская земля, и ждет своего хозяина. В потаенном месте
хранил Ярофей тайный чертеж. Вскакивал ночью, зажигал светец и до утренней
звезды не отрывал беспокойных глаз от чертежа.
На крутом яру, откуда видны и Киренга и Лена, срубил Сенька Аверкеев
себе избу с клетью и подклетью, с малыми оконцами к востоку, с глухими
воротами. Вошла в нее хозяйкой Степанида. Перешагнула она высокий порог,
вспомнила путь до этого порога, усмехнулась, дернула рыжей бровью. Всплыли
прожитые годы - горькие, безрадостные, сиротские... Жила Степка в
подручных у стряпухи. Колола дрова, скоблила оловянные горшки, рубила
капусту, чистила свеклу. Где блюдо подлизнет, где крохи подберет - тем и
сыта. Кутка своего не имела, а валялась в птичнике на соломе. Встанет,
бывало, поутру - до самых глаз в пере, в соломе да в дерьме курином, а
девки широкоротые, стряпухины дочки, ее на смех:
- Эй, куриный шесток!
Высохла Степка в былинку. Как-то в воскресный день на задворках
услыхала Степка, как гулевые мужики вели речи скрытные. Шептались тайно,