"Владимир Куличенко. Клуб города N (Мистическая повесть)" - читать интересную книгу автора

люд и множество беспардонно-любопытных взоров обратились на мою спутницу,
которая уже привычно хоронила свой непроницаемо-иконописный лик за краем
траурного полушалка. На ступенях библиотеки мы простились. Я рассеяно
заказал литературу и принялся листать страницы.
Из памяти никак не выходил ее образ, начавший обретать абрисы
таинственности, мертвенная бледность, охватившая ее после моей просьбы
показать клуб, эти странные слова - мол, вы сами найдете туда дорогу... Она
в силу открытости характера и по возрасту, мне представлялось, была
неподготовлена вести со мной ту маловразумительную игру, которую ей и мне
старались навязать. Некто указывал, как ей поступать, навязывал ей свою
волю, отряжал ее ко мне. Кто этот инкогнито - Трубников? Этот шекспировский
шут, фигляр? Но с какой далекой целью? Ведь я чувствовал, что меня вовлекают
в интригу с неприятным душком, что я должен кому-то, что неспроста Юлия
возникла сего дня у кладбищенских ворот. Посмотреть иначе - действия
интриганов были неуверенны, робки, хотя и настойчивы, слабость
наличествовала в их, еще не проясненном для меня, желании. Они скрывают свою
цель, осторожничают, боясь вызвать во мне протест, - стало быть, косвенно
признают, что в их цели есть изъян, некая ущербность... Впрочем, все это мои
домыслы, я мнителен и склонен к пустопорожним фантазиям.
___________

Через пару недель выдался перерыв в занятиях и я поехал в Кронштадт,
имея намерение забрать позабытые впопыхах при отъезде зимой личные бумаги. В
самом Кронштадте я побыл недолго, но много бродил по Петербургу, сиживал в
блинной на Мойке, стоял у Петра, обозревал Александрийский столп, заглянул в
кунсткамеру, прошелся по Невскому от Адмиралтейства до Лавры, - словом,
совершил ритуал, положенный для исполнения человеку приезжему, чуждому этому
город. Или уже Петербург стал мне чужд за те несколько месяцев, что я провел
в провинции? Неужели я бродил по Каменному острову лишь с тем, чтобы оживить
воспоминания? Ведь, признаюсь самому себе, что я уже не испытывал никаких
чувств к тому курсанту, что некогда в строю хаживал на занятия в
Военно-медицинскую академию, и крайне удивился бы, если бы мне сказали, что
тот наивный и пылкий юноша был я. Нынче я ношу цивильное платье, и прошлое
меня стесняет, как военный мундир. Я, быть может, отправлялся в Петербург за
тем, чтобы острее познать свою оторванность от него. С некоторых пор я
отношусь к себе как человеку стороннему, зорко слежу за самим собой, а сие
занятие довольно хлопотное, часто огорчительное, потому как порой ни сном ни
духом не ведаешь, что учудишь назавтра. Вот ведь эта поездка - я ее и не
намечал, взял да поехал, повинуясь мимолетному капризу. К черту бумаги -
неужто без них я не могу обойтись? Я поехал оттого, что почувствовал в себе
душевную перемену; я хотел побыть в одиночестве, чтобы утвердиться в этом
чувстве, - а эта перемена связана для меня с той девушкой, возникшей из
кладбищенских ворот. Я ей доверился, я почувствовал, что она способна взять
меня за руку и увести туда, где я еще не бывал. Спервоначалу мне подумалось,
что кто-то ею управляет - подозрение привело к тому, что я в который раз
самонадеянно преувеличил собственные силы, безоглядно превозмог свои
возможности и не сразу потому распознал, что и мною уже управляют, что уже
образовалась (или была всегда?) некая необъяснимая связь между ею и мной.
...Поезд сбавил ход в окрестностях N, застилая паром лесную колею.
Проехали часовенку на взгорке, надвинулся и остался позади березняк со