"Лев Куклин. Операция "снег" (детск.)" - читать интересную книгу авторавагонов попасть... Голубь уедет далеко-далеко, а какой-нибудь мальчик найдет
голубя с азбукой и тоже читать научится... Я ведь как лучше хотел! Чтобы всем было ясно - это я, я умею читать! Аз есмь... Отец поперхнулся чаем и долго откашливался. Пороть меня, понятно, не стали... МОЯ ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ ...Итак, она была достойна любви, и я любил ее. Я же - с ее точки зрения - не был достоин любви, и она меня не любила. Как говорят, это старая-старая история, но я в те дни был извинительно молод и мне еще предстояло узнать эту мудрость. Мою первую любовь звали Ритой. И прогулка с ней была моей тайной гордостью. С каким высоко задранным носом поглядывал я на других, менее счастливых жителей поселка, мимо которых, нарочито не спеша, дефилировал я с моей спутницей! Ежели признаться честно, то, пожалуй, утверждение "не любила" будет слишком самоуверенным. Оно все-таки предполагает хотя бы проблеск некоего активного чувства. Нет, Рита относилась ко мне с обидным равнодушием, подобно ее отношению к мелкому соседскому пуделю Тришке, словно бы выкроенному из старой, давно нечесанной овчины. Овчинка эта явно не стоила выделки... Я не вызывал у нее и ненависти, и она снисходительно позволяла гладить никакого удовольствия. Она совершенно спокойно обнюхивала меня при встречах... Так же без всякого восторга она принимала мои дары и приношения - лишь чуточку обсосанную мозговую кость, кусок сахара или редкую в ту пору шоколадную конфету, подтаявшую от долгого, судорожного держания в кулаке... Это самоограничение и самопожертвование вызывало у меня внутри какое-то сладкое замирание, ибо я смутно осознавал, что иду на это самоограничение и самопожертвование во имя другого, более сильного и высокого чувства. Какого? Только теперь, через много-много лет оглядываясь на самого себя, я понимаю, что это делалось именно во имя любви - большой и всепоглощающей. К тому же - и это тоже было мучительно - моя любовь, раскрывшись у всех на виду, ни для кого не была секретом. Тем не менее она не мелела и не оскудевала от ежедневных унижений моего самолюбия. Чего я удостаивался? Рита не тыкалась носом в мою руку, не тянулась, радостно повизгивая, к моей щеке, а так - два-три полупрезрительных взмаха хвостом и все! Конечно, она могла смотреть на меня свысока: к своим четырем годам она вышла в самую зрелую пору своего возраста, а мне всего-навсего было неполных семь лет. Короче говоря, я ее любил, будучи обычным нескладным дошкольником, а Ритка сияла красотой рослой, классической немецкой овчарки (теперь их почему-то называют восточноевропейскими) в самом расцвете своих полнокровных собачьих сил. - Вот самая собачная собака! - неизменно восхищалась Риткой моя мать. |
|
|