"Первый из первых или Дорога с Лысой горы" - читать интересную книгу автора (Куликов Виктор)

ГЛАВА 17 ОХОТА НАЧАЛАСЬ

После того, как главбухша убежала из кабинета, Дикообразцев стоял в растерянности долго, и никто не мешал ему, никто исполнительного директора не домогался.

Мир словно замер, ожидая решения Дикообразцева.

Но так продолжаться всегда, разумеется, не могло. И не дождавшись решенья, мир закрутился по-прежнему.

Людям потребовался исполнительный директор, и они заспешили в штабной кабинет. Телефоны, наверстывая упущенное, посходили с ума окончательно и от напряжения так раскалились, что, неосторожно взяв трубку в руки, очень просто было обжечься.

И время первых из встреч, запланированных на утро, приближалось стремительно, не оставляя возможности на размышленья.

Дикообразцев заторопился. И должно быть, заторопился уж слишком. Потому и не замечал всевозможных деталей вокруг и мелочей.

И напрасно.

Да, напрасно! Потому как если бы он, принимая тех же утренних посетителей, отвечая на их вопросы, подписывая бумаги, был повнимательнее, то наверняка бы заметил кое-что настораживающее. Например, он мог бы заметить, что пока дверь кабинета была нараспашку и люди валили в нее галдящими стаями, вместе с другими в проеме дверном возникал трижды и молодой человек. Невысокий такой, крепкий, невзрачно одетый и с наружностью самой непримечательной. В кабинет молодой человек не входил, а только заглядывал, словно бы проверял, на месте ли Дикообразцев, не собирается ли уходить. Вздумай вдруг Александр Александрович расспросить у своих подчиненных, кто же это такой, то вразумительного ответа он не услышал бы. Непримечательного крепыша сотрудники исполнительной дирекции не знали и понятия не имели, с какой это стати он здесь тусуется.

Однако, Дикообразцеву не до того было, не до рассматривания людей, заглядывавших в кабинет.

Когда часы на столе с эмблемою фестиваля на циферблате показали двадцать минут десятого, Александр Александрович резко поднялся и, заявив толпившимся в кабинете, что всё, ему надо по срочным делам в городскую управу, вышел из кабинета, оставив хозяйничать в нем своего заместителя Жору Шуваева.

И снова спешил Александр Александрович. И снов вокруг ничего не видел.

А потому, захлопнув дверцу бежевой «Волги», ско мандовав шоферу «В управу!», он не заметил, что следо за его штабною машиной от гостиницы юрко отчал новенький джип, блестевший всякими никелированн стями на капоте.

Рядом с водителем джипа стрелял вокруг цепки взглядом лучника тот самый крепыш. А позади кре пыша, в темном чреве надменной машины, был ещ человек. И у него на коленях лежало что-то широкое плоское, завернутое небрежно в бумагу. И напомина ло приготовленный к бане веник или же теннисную ракетку.

Но это было ни то и ни другое…

Городская управа Твери располагалась в одном из старинных зданий, опоясывавших площадь имени Ленина. Центр площади занимал бездарно обстриженный сквер. Ну а через все это удовольствие, вместе взятое, пролегала главная улица города, Советская, по которой помимо автомашин ходили еще и трамваи.

Один-то из них, из трамваев, и спас в то утро Дико-образцева…

«Волга» и джип вывернули на Советскую, направляясь к площади. Вывернули чуть позже трамвая, спустившегося с моста через мать русских рек. И так получилось, что «Волга» с Дикообразцевым успела пересечь Советскую к управе под самым, что называется, носом трамвая, вызвав бурное негодование вагоновожатой и сетование Александра Александровича:

— Нет, Алексей, — сказал он водителю, — с тобою до пенсии не доживешь!

А тот усмехнулся:

— Так сами же говорили, что вы опаздываете…

Ну а джипу пришлось пережидать, пока прогремят мимо желто-красные вагоны, и глотать поднятую ими пыль. Как бы там ни было, но когда он остановился метрах в пятнадцати от «Волги», Дикообразцева в ней уже не было, его поглотила тяжелая дверь управы. И потому сидевший во мраке джипа расслабился и убрал руки со свертка. А крепыш заматерился озлобленно, но бестолково. Материться тоже надо уметь. А он не умел.

— Да брось ты, Санёк! — посоветовал крепышу водитель. — Куда он денется? Сейчас выйдет… А мы пока оглядимся, может, позицию сменим. Ты чё, говоришь, Освальд, надо нам позицию менять? Решай, пока время есть.

Освальд, который до этого ничё не говорил, пощурился на площадь капризно, потер остроконечный нос и лениво сказал:

— Все есть нормально. Обзор вери гуд. Наш клиент до свой машин топай и топай. Все будет окей!

Крепыш зыркнул через плечо назад:

— Промаха быть не должно, мать твою! Иначе ты — труп, приятель.

— Донт вори. Би хяпи, — жизнерадостно пообещал ему Освальд выполнить свою работу как можно лучше, несмотря на непростые обстоятельства.

— Тогда я пошел, — вздохнул крепыш, и через минуту дверь управы проглотила и его.

Крепыш знал, что Дикообразцев направился к городскому голове, а потому расположился с газетой в руках в холле на втором этаже, откуда прекрасно просматривался длинный коридор с выходившей в него дверью приемной головы.

Как только Дикообразцев появится в коридоре, крепыш должен выйти на улицу, что будет сигналом Освальду приготовиться, отшвырнуть газету и взять в руки то, что она укрывала.

Так бы все, возможно, и получилось, но…

Крепыш развернул газету и прикинулся, будто читает ее. Сам же то и дело поглядывал поверх нее на дверь приемной.

Все вроде бы правильно и профессионально.

Одного крепыш, он же Санёк, не учел. Вести оперативное наблюдение внутри здания управы, а тем более в холле второго этажа — дело очень и очень непростое. В первую очередь потому, что лишь в холле и могли собираться, обмениваясь шутками и покуривая, сотрудники этого уважаемого учреждения. Только здесь и позволялось обсуждать свои проблемы посетителям управы.

Они и собирались, и покуривали, и обсуждали. Несмотря на субботу. И тем более несмотря на крепыша. А собираясь, люди, естественно, загораживали Саньку перспективу коридора, дверь приемной. Больше того, в их присутствии он уже не мог так часто бросать свои вороватые взгляды поверх газеты. Иначе кто-нибудь да принял бы его за террориста и сбегал за милиционерами, чей пост находился на первом этаже.

Самым умным было бы для Санька газету в карман сунуть. Он же ею зачитался и чуть все дело не провалил. Страна у нас, как известно, самая грамотная в мире. У нас даже такие вот, как Санёк, ребятишки буквы в слова, а слова в предложения складывать умеют.

Эти непомерные знания крепыша-то и подвели. Газета рекламных объявлений «Несушка» была открыта у него на развороте рубрики «Куплю — Продам», и конечно, конечно, как и для каждого полноценного гражданина нашей необъятной Отчизны, опубликованные на этом развороте объявления представляли для Санька жизненно важный интерес.

Читал он их с жадностью прямо-таки волчьей, ненасытной. Одно за другим, одно за другим. И успевал при том каждое в уме своем взвесить и оценить, прикинув, а есть ли у него потребность в том, что продают, и сколько бы он, Санёк, за это согласился выложить. Но тут же зло и бездарно начинал материть в уме продававших, поскольку наверняка знал, что цену они заломят гораздо выше, чем его устроила бы. Так могло продолжаться очень долго, поскольку рубрика «Куплю — Продам» занимала в том номере газеты не один, а четыре переполненных разворота.

Однако, Санёк был все-таки профессионалом своего дела. Поэтому даже задумавшись над объявлением о продаже по сходной цене совершенно новой шестидюймовой гаубицы с телефоном и тещей впридачу, он нюхом почувствовал, что Дикообразцев вышел-таки в коридор.

А посему, так и не решив окончательно, как бы распорядился он чьей-то тещей, если бы все же надумал купить и гаубицу, и телефон, крепыш от газеты оторвался и увидел идущего ему навстречу исполнительного директора фестиваля. Не позволив своему лицу дрогнуть, Санёк сбежал по металлическим ступеням на первый этаж, как старым и милым знакомым кивнул милиционерам и вышел на улицу.

— Ну, Освальд, давай! — скомандовал водитель джипа.

— Ай эм реди, — откликнулся остроносый с заднего сиденья и, откинув газету, взял в руки новенький арбалет. Тугожильный. Тускло отсвечивающий гранями лакированного корпуса.

Арбалет был заряжен отравленною стрелой. Умело и хладнокровно Освальд прицелился в спину уходящего крепыша, хмыкнул и перевел прицел арбалета на дверь управы. Двигатель джипа в готовности заурчал. Водитель сжимал баранку, подавшись вперед. Крепыш достиг перекрестка, перешел дорогу в сквер и теперь наблюдал за происходящим из-за деревьев. Наконец, дверь управы открылась, на ступеньках появился Дикообразцев. Освальд щелкнул предохранителем. Его палец на спусковом крючке не дрожал. Дикообразцев неторопливо спускался по лестнице. Освальд должен был выстрелить, когда Александр Александрович подойдет к машине. Дикообразцев спустился на тротуар и направился к «Волге». Вот он достиг середины дороги.

Осталось два шага.

Палец Освальда надавил на спусковой крючок арбалета. Дверь управы испуганно распахнулась. Взволнованная женщина вылетела на крыльцо. Держатель стрелы арбалета начал тонуть.

С криком «Стойте!» женщина понеслась по ступеням прыгая через одну.

Дикообразцев уже протянул руку навстречу ручке машины.

— Стойте!

Палец Освальда отжал спусковой крючок до предела.

Дикообразцев остановился и стал оборачиваться в недоумении.

Стрела арбалета рванулась вперед. Женщина бросилась Дикообразцеву на грудь. Дикообразцев не устоял и начал падать. Стрела с шипеньем вонзилась женщине под левую лопатку.

— Мария? — падая вспомнил Дикообразцев имя той женщины.

Он рухнул на спину, ослепительно стукнувшись головой об асфальт. Женщина лежала на нем, обнимая за шею. Взгляд, взывающий к Дикообразцеву, угасал.

Неторопливо джип свернул в переулок и, только выехав на улицу Вольного Новгорода, взревел мотором и полетел.

— Мария? — теряя сознание, изумился Дикообразцев.

И уже в тумане расслышал, как женщина прошептала:

— Вар-Рав…

Мария из Цобы стала первым его испытанием.

Ему было так радостно рядом с ней, так тепло от ее восхищенного взгляда, так покойно, когда он знал, что Мария ждет его в доме и волнуется, если его долго нет.

Они о любви никогда с ней не говорили. Они не хотели слов.

Только однажды Иосиф, глядя под ноги, спросил его:

— Ты знаешь, что дочь моя любит тебя?

— Знаю, — смутился Вар-Равван.

Иосиф вздохнул:

— Ну что ж, ты человек хороший. Ты нам не сделаешь зла, я верю. Но мне кажется, долго жить так нельзя. Это трудно и ей, и тебе…

Вар-Равван кивнул:

— Я скоро уйду… Я не знаю, хороший я человек или плохой, но со мною вам счастья не будет… Меня ищут римские власти. Рано иль поздно, но они доберутся и до вашей гостеприимной Цобы.

— Что ты сделал? За что тебя ищут?

— Я просто выбрал свою дорогу.

— И это не та дорога, которой ты шел раньше, — сказал, не спросил, Иосиф.

— Совсем не та, — подтвердил Вар-Равван.

Иосиф покачал головой:

— Я это понял сразу. Ты — особенный человек. Жизнь твоя будет трудной. Хороший плод стараются все сорвать.

— Вот я и не хочу, чтобы Марии досталось часть моих трудностей.

В упор поглядев на него, Иосиф сказал:

— Ей будет трудно, хоть ты останешься, хоть ты уйдешь. Влюбленной женщине счастье неведомо… Но если я что-нибудь понимаю, то тебе предстоит долгий путь, очень долгий. И Мария станет обузой, если пойдет с тобой. С нею тебя поймают быстрей. Поэтому уходи один.

И он ушел из маленькой Цобы. Ушел от Иосифа, от Марии. Ушел от первых людей, слушавших его проповеди.

Мария с двумя подругами решила нагнать его, но не сумела. Они так и ходили за ним. Из деревни в деревню, из города ъ город. Слушали, запоминали, записывали, что говорили о Вар-Равване люди, и пересказывали потом в других деревнях, где он не был.

Но никогда… никогда они больше не встретились. Мария и Вар-Равван. Никогда.

…Увидев, что Дикообразцев цел-невредим, что он потерял сознание лишь потому, что ударился головой, крепыш взбешенно сжал кулаки, ругнулся вполголоса и направился на Трехсвятскуго, пожалуй, самую шумную улицу города, к тому же и пешеходную.

Там, затерявшись в толпе, отойдя в сторонку, Санек достал из кармана радиотелефон, набрал нужный номер и сказал:

— Клиент здоров… Так получилось… Да, сейчас буду.