"Василь Кучер. Плещут холодные волны (роман) " - читать интересную книгу автора

перечитывать, - сказал матрос. - И в кино не люблю по два раза на один и тот
же фильм ходить...
Оксана укоризненно взглянула на него, словно обдала ледяной водой, а
писателю сказала:
- Я не виновата, что так получилось, товарищ капитан третьего ранга. Но
ведь на вашем билете была подпись Максима Горького, я сама видела. Разве я
могла об этом умолчать? Подумайте только, Максим Горький!.. Когда я показала
билет начальнику, то все врачи сбежались...
- А вы Горького видели? - спросил Прокоп.
- Видел.
- И говорили с ним?
- Говорил. Он мне этот билет вручал и подписывал...
Раненые нетерпеливо заворочались на носилках, не спуская с Крайнюка
глаз. Ну, что же ты замолчал, капитан? Говори. Скажи им хоть слово из тех,
которые тебе говорил Максим Горький. Может, им от этого хоть немного
полегчает...
Крайнюк молчит, смотрит куда-то в сторону, на ослепительное и далекое
море, которому, кажется, нет конца-края. Он жалеет о том, что начал этот
разговор, а сам от них так ничего и не услышал. Сколько раз зарекался
молчать и слушать других, а вот опять не выдержал. А они так хорошо и
искренне говорили между собой, когда он стоял за штабелями снарядов! Но вот
подошел и всполошил всех, словно птиц в саду. Теперь они не скажут ему всего
того, что могли сказать Оксане. Зачем он вышел? Лучше бы достоял до конца
разговора...
- Что же он говорил, Максим Горький? - спросил Прокоп.
Крайнюк вздохнул, вытер носовым платком потный лоб:
- Много говорил. Я как-нибудь восстановлю все в памяти и напишу об
этом. А сейчас одно только помню. Он велел не гнушаться ни швеца, ни жнеца,
ни пекаря, ни воина. Вот тогда, сказал он, будешь писать по-настоящему.
Иначе - смерть мне как писателю... Смерть...
- Да! Здорово сказано, - тихо откликнулся крайний на носилках.
- Правда, святая правда, - прибавил второй, шевельнув забинтованной
рукой.
- Не забудьте написать в книге про Юлькин башмачок, что ходил по рукам
в нашей бригаде. Простреленный башмачок, носок в крови. И письмо от матери в
нем лежало, - сказал Прокоп. - И о елках, за которыми мы ходили к немцам,
чтобы притащить их ребятишкам в Севастополь на Новый год. А то вот она,
сестрица, не верит мне... Хоть кол ей на голове теши, а не верит про нашего
доктора...
- Хорошо, напишу, - сказал Крайнюк. - Я тот башмачок видел и с матерью
говорил. Это ведь ваша мать, Оксана? - Теперь матросы смотрели на Оксану. -
А про елку сам же врач ваш мне рассказывал. Он герой, Павло Заброда, хотя и
врачом работает, а точнее - служит...
Глаза у Оксаны загорелись, все тело охватила какая-то горячая дрожь, а
щеки покрылись ярким румянцем. Два чувства заполнили ее: воспоминание о
Юльке, малышке сестренке, так неожиданно погибшей от осколка снаряда, и
любовь к Павлу. "Любимый, родной Павлик! Если бы ты только услышал, как
хорошо они о тебе говорят, эти моряки! Если бы ты еще поумнел хоть немного и
не лез куда не следует в то время, когда начинается в батальоне атака или
разведчики идут среди ночи на ту сторону фронта! Если бы ты вспомнил в это