"Алан Кубатиев. Цитата из Гумбольдта" - читать интересную книгу автора

хлестал и хлестал по корчащейся, свистящей в огне плоти, пока она не стала
пузырящимися лохмотьями опадать ему на грудь и плечи. Кровь, струившаяся по
лицу, ползла из каждой поры, из носа и ушей; густые капли повисали на веках,
запекаясь грязно-бурыми сталактитами.
Камау повидал многое. Младшего брата, в десяти шагах от него
изорванного очередями тяжелого пулемета. Человека, ужаленного бушмайстером,
разбухающего и блюющего черными сгустками. Мостовые прифронтового городка,
сплошь покрытые густой багровой жирной смесью из трупов, размолотых
гусеницами. Но это - это было почему-то в сотни раз отвратительнее. Забыв
про оружие; охотник попятился назад и едва не сорвался со скалы.
Маллесон уже чувствовал в пальцах боль от ожога, когда последние
сгустки оползли и шмякнулись на красную лавовую плиту. Лицо горело, словно
он жег собственную кожу, слипшиеся легкие не впускали воздух, и майор,
шатаясь, рухнул, едва успев выставить руки.
Перед самыми его глазами медленно корчилось и разрасталось то, что
секунду назад ой выжигал прямо на себе. Майор знал, что сорванной маски
касаться нельзя: агонизируя, она в десятки раз агрессивнее, и на этот раз
освободиться будет невозможно. Из последних сил он стал отползать назад, но
вдруг остановился.
На выветренной, колючей багровой плите дергающиеся клочья сползались во
что-то странно знакомое. Бледное, прозрачное, густеющее местами розовыми
пятнами неусвоенного гемоглобина, оно глянуло на него сгустившимися
бельмами, оформилось носом, скулами и вдруг омерзительно усмехнулось - его,
Маллесона, ртом, губами; складками на щеках, так, как это делают довольные
Посредники. Захрипев от ненависти и ужаса, он выбросил руку с ножом, но по
ней вдруг хлестнуло огненной крошкой, маску рвануло и шмякнуло о скалу, а в
уши словно с запозданием ворвался грохот выстрела.
Камау рвал и рвал пулями огромный корчащийся сгусток, пока не кончились
патроны. Сорвав с себя гимнастерку, он плеснул на нее из фляги крепчайшим
ромом, поднес зажигалку и швырнул пылающую тряпку на дергающиеся клочья.
Майор поднялся на ноги и стоял, глядя, как снизу бегут и кричат его
люди.
- Собирайся, - сказал он на суахили. - Пойдешь со мной.
- Куда? - спросил охотник.
- Теперь я знаю, куда. - Маллесон сплюнул кровью. - Да упокоит Господь
и эту тварь. Спасибо ей. Я видел.
Внизу в лагере он умылся, шипя от боли, протер лицо и кисти сначала
гигиеническим лосьоном, потом антисептическим кремом, а все порезы накрыл
бактерицидным пластырем из армейской аптечки. В этой стране любая царапина
нагнаивалась сразу, и можно было погибнуть не оттого, что на тебя кинулся
лев, а потому, что сразу не прижег ссадину на коленке, как писатель из
"Леопарда с вершины Килиманджаро". Святая Мария, когда-то он читал книги...
Питер слил ему на плечи и грудь, чтоб он мог смыть соляно-кровяную
корку, запекшуюся на коже - эта смесь, как первоклассный аттрактант, манила
всякую мелкую летучую дрянь. Воду больше не берегли, неподалеку отыскался
родник, выбивавшийся из расщелины, на редкость чистый и холодный,
фильтровавшийся через песок и слежавшуюся гальку. Есть Маллесон отказался -
его мутило, сводило мышцы и гортань, но никаких лекарств принимать было
нельзя, потому что видение могло угаснуть в любую секунду, а пока оно
держалось, чистое и внятное, как рисунок в детской книжке. Проглотив