"А.Кубатиев. Рукопись, найденная в парке" - читать интересную книгу автора

взвыл и за шиворот поднял меня вверх и сказал: "Ты что, охренел? На своих
бросаешься, чьмо зелёное!"
Я сказал: "Извините, товарищ командир! Там убитый и он горит!"
Одолеев повернулся, не выпуская меня, и заорал: "Санинструктор!"
С земли вскочила Эмманюэль Акылбековна, - кто-то, я не разобрал кто,
прикрывал её своим телом, - и проворно понеслась к командиру.
Он скомандовал: "Затушить и перевязать! Это наш героический шофёр! Он
должен жить!"
Эмманюэль побегала вокруг горящего и начала хватать горсточками землю и
сыпать на огонь. Лёша Гробоедов из нашей группы вытащил китайский
нож-универсал, раскрыл в нём лопатку и начал помогать ей.
Кое-как они его затушили, и тогда стало видно, что это манекен с рулём в
руках.
"Товарищ младший лейтенант!" - доложила Эмманюэль, пуча глаза. "Как его
перевязывать, да? Он вот совсем неживой!"
Одолеев наконец от меня отцепился, подошёл и уставился на манекен, будто
первый раз видел. Долго смотрел, потом снял фуражку и вытер обшлагом
френча - зуб даю, не вру - настоящие слёзы.
"Отставить перевязку, - сказал он хрипло. - Поздно. Товарищи, сегодня мы
прощаемся с первым павшим в нашей Войне, с нашим товарищем водителем.
Давайте скоренько захороним его и двинемся вперёд, пока враг сзади. Салюта
не будет, салютовать будем по врагу. Памятник ставить не будем, чтобы враг
не осквернил могилы. Просто запомним и пойдём дальше. Прощайтесь с нашим
товарищем, товарищи."
Мы стали снимать головные уборы, подходить к манекену и смотреть на него.
А я не подошёл, потому что меня всё ещё тошнило.
"Назначаю товарища Гробоедова старшим похоронно-трофейной команды", -
объявил командир и козырнул Лёше. Тот тоже козырнул. - "Хорошо себя
проявил. Придаю ему двух бойцов. Похороните героя и присоединяйтесь."
Они пошли уносить манекен, а мы побежали к лесу, потому что где-то опять
заревели самолёты.
Мы уже почти вбежали в лес, когда командир остановился и повернулся к
дороге. Я бежал предпоследним и поэтому увидел всё.
Он достал из штанов пульт, протянул руку в сторону грузовика и нажал
кнопку. А там, на шоссе, обломки грузовика вдруг поднялись, слиплись, и
он, громыхая и скрипя, задним ходом покатил ОБРАТНО к призывному пункту.
Тогда младший лейтенант спрятал пульт в галифе и побежал за отделением.
Я ничего не понял, но мне почему-то стало жутко. Показалось, что манекен
тоже сейчас встанет и побежит по дороге. Но тут как раз вернулись
похоронники, а потом Эмманюэль с Лёшей - он почему-то был очень смущённый.
Им и мне пришлось догонять отделение и командира бегом.
На опушке, куда мы прибежали, нас ждали.
Настоящую полевую кухню опять не показали, но зато ждал Пурккин в своей
концертной форме. А из кустов - он там стоял под маскировочной сеткой -
выкатили рояль, весь в камуфляжной раскраске и за него уселась та самая
пианистка в монгольском халате, но уже в камуфляжном. Домбрист жевал
резинку, и я ему позавидовал, я свою так и забыл в номере.
Мы расселись на траве. Одолеев достал из планшета и раздал нам листки со
словами, и мы вместе с Пурккиным начали петь "Подводную лодку" и "Наш
бронепоезд". Слова, правда, оказались на китайском, но у меня были уже