"Сигизмунд Кржижановский. Чудак" - читать интересную книгу автора

трусливо выдёргивается из-под колёс двуколки, уползая кровящим травы телом
прочь от отстегнувшегося вдогонку ему чёрного рта портфеля.


А у нас длилась тишь. Но странная: жёлтые дорожки впереди окопа так и
зарастали травами - и никто не смел ступить на них; алые маки тут же, у
бойниц, осыпались несорванными, - и никто не смел потянуться за ними.
Ночами я любил, сев на низкой стрелковой ступени окопа, спиною в землю,
часами удивляться: как зашвырнуло меня _сюда_, в этот крохотный мирок
крохотных ненавистей. И было чрезвычайно странно - почему меня бросило
именно сюда, на _эту_ орбиту, почему кружит вкруг этого солнца, а не вокруг
того, или вон того... - и, подняв лицо кверху, я отыскивал себе, разборчиво
роясь глазами в россыпях миров, новое солнце и новую свою орбиту. Но
созерцания длились недолго. Исподволь, в сонную молчь окопного бдения стала
прокрадываться, прячась от глаз и уха, какая-то странная зябкая жуть. Всё
было как прежде: редкий и длинный свист пули. Ракетная вспышка. Тьма. Снова
протяжная тонкая пулевая нота. Всё как и прежде, точь-в-точь; и уже не то.
Люди, встретившись в окопном проходе, искали чего-то глазами в глазах.
- Как думаете: долго ещё так?
- Что так?
Беспричинно, на линии полевых караулов вспыхивал беспорядочный огонь.
Обрывался:
- Что там у вас?
- Ничего. Показалось.
То и дело шуршал телефон:
- На участке спокойно?
- Спокойно. А что?
- Нет, так. Почудилось.
Травы за окопом шевелились и шуршали; клочья тумана густились в
притаившихся людей. Зяби и жуть - нитились обвисшими проводами, переползали
из зрачков в зрачки.
Однажды ночью, сквозь дрёму, меня ударило грохотом и воплем: я вскочил,
стукнувшись теменем о навись землянки. Тихо. Облипший потом, с
расстучавшимся сердцем, я толкнул дверь в окоп. И там - тихо. Осторожно
поднялся на бруствер: ни звезды, ни ракеты, ни ветра, ни выстрела. И тогда я
подумал: тому, с портфелем, незачем было уезжать от нас: за страхом.
На рассвете прорвало: как-то вдруг оттуда спереди - закричали жерла; и
через четверть часа мы были под непрерывным снарядным ливнем. Гудящая земля
швырками летела вверх; бревенчатые потолки землянок то здесь, то там
слипались с полом; шуршащие лёты осколков; гуды снарядных роев. Вначале
растерянно тявкал телефон: но снаряд рванул за провода, - и мы остались
одни в полузаваленных ямах, среди горящих балок с пульсирующим в ухе
грохотом, полуслепые от пыли, забившей воздуху все его поры. Помню, я
пробовал пройти в соседний взвод. Сквозь оторванную дверь землянки я увидал
сбившуюся в комья, налипшую на стену страдающую человечину. Лиц не было:
были выставившиеся из налипи плечи и спины, застывшие острыми выступами
локти, ряды прижатых к ногам ног: будто развороченная, смятая, брошенная под
прилавок штука серого сукна. Я пробовал заговорить: никто и не
пошевельнулся, и голос мой, схваченный грохотами, умолк. Получас. Час. Два.
Мы начинали привыкать: то там, то здесь по путаным ходам, короткими