"Сигизмунд Кржижановский. Чудак" - читать интересную книгу автора

обыскивающая бой.
Шпион? Вряд ли. Если не шпион, то кто? И чего ему, не позванному
смертью, топтаться тут на кровях?
Шли до команды <стой>. После <стой> повалились на землю: всех прикрыло
сном.
Рассвет отыскал нас меж стволов реденького растерявшего ветви,
загаженного и ископанного леса. Тотчас же, параллельно стволам, потянулись
сизые дымки. Ржаво затявкали манерки. Птицы давно с омерзеньем покинули это
жалкое, прокопченное гарью, бессильно тычущее в небо обугленные и
искалеченные сучья подобие леса. Потянулись тягучие - пустые дни. От
поверки до поверки, меж стуков топора, горластых песен и скучливого лета
снарядов, ухающих там, где-то в полуверсте от нас. Чай из лужи, ловля вшей,
сон, чаёк и снова сон.
И каждый вечер я выходил к опушке. Там, прижавши спину к шершавой коре
сосны, я ждал: у горизонта, полузастланные туманом, тянулись ало-синие
зоревые полосы. И каждый вечер оттуда выкатывала телега; она выезжала всегда
будто из зари; колёса, перекатившись с ало-синих борозд в тёмные вдавленные
в землю колеи, сонно ворочая спицами, близились к опушке; и всегда на
соломенном настиле - навзничь и ничком, лицами в лица - трупы. И в этот
вечер, чуть дневные пылины, умаявшись, прилегли отдохнуть и сквозь вечерний
очистившийся воздух опять потянулись сине-алые колеи, я уже стоял, прижав
спину к сосновой коре, и терпеливо ждал. Было как всегда: перекатившись
жёваными ободами с зоревых борозд в борозды дороги, близилась телега: в ней
лицами в лица, ничком и навзничь на жёлтом настиле - трупы. Борозды гасли,
колеи застлало туманом, от телеги, вкатившейся в туман, только и осталось -
шорох колёс о землю да скрип ссохшегося дерева. Я повернулся - идти назад:
в трёх шагах за мной, устало опершись ладонью о ствол, стоял человек,
встреченный тогда у черты; в руках у него был всё тот же портфель. Глянул на
меня и будто ужалил вопросительным знаком бородки; я понял: трупы звали не
меня одного. Человек, выждав паузу, деловито сказал:
- Начало.
- По-моему, - улыбнулся я, - скорее уж конец.
Человек зажал жало бородки в кулаке и вдруг заговорил неожиданно быстро
и скомканно:
- Я говорю о начале страха. Я давно наблюдаю страх и не согласен с
приёмами Поссо в его : тут нужны не плетизмографы [1], а пушки. И
пропустить войну исследователю депрессии, как делают это они, мои коллеги,
просто глупо. Но вас, как я вижу, интересует труп. Вполне понимаю. Думают -
трупы на кладбищах. Вздор. В каждого, - и в того, кого хоронят, и в того,
кто хоронит, - вдет труп; и я не понимаю, как они там у их могильных ям не
перепутают - себя и их. Труп зреет в человеке исподволь: правда,
обыкновенно, он спрятан от глаза, вобран в ткань, но... зреет, и трупные
проступи от дня к дню яснее и чётче. Живое - не может пугать: жизнь, во
всех её модификациях, влечёт - не отталкивает. Но стоит, прикоснувшись к
человеку рукою ли, глазом ли, ощутить в нём, хотя бы на миг, трупную
проступь и... мы мало зорки, но если отточить глаз, развить в себе вот _это_
чувство, то незачем и телег с мертвецами, незачем кладбищ - мертвец и
кладбище всюду. Конечно, в каждом из нас колебания, каждый то в мертвь, то в
живь. Вот вы, например, - он резко повернулся ко мне, - сейчас вы много
живее, но когда вы, вы все, идёте в бой, тогда... мне кажется, что _тогда_ и

12345678910