"Сигизмунд Доминикович Кржижановский. Смерть эльфа" - читать интересную книгу автора

тарелок, шаркающие шаги официантов заглушили звуковой феномен. Через
какие-то секунды кончился и музыкальный номер.
Сам исполнитель лишь смутно воспринимал новый призвук, вселившийся в
струны его инструмента. Он был очень утомлен: перед глазами его бежали
черные хвостатые нотные точки, пальцы механически скользили по грифу, а сам
он думал, что завтра последний срок платы за квартиру и что если он...
После полуночи, когда огни в городе гаснут, он возвращался, экономя
двадцать фартингов на трамвай, наставив воротник пальто, чтобы капли
мелкого плаксивого дождя не заползали за шею.
Виолончель стала на свое привычное место у нотной полки. Флюэхтен
постелил постель, присел к столу, где его дожидался пустой лист нотной
бумаги, зевнул, отложил в сторону карандаш, снял с носа круглые очки в
черной оправе, разделся, потушил свет и вытянулся под одеялом. В окно
глядела - с миллионного этажа - луна. Флюэхтен закрыл от ее света голову
краем одеяла и заснул. Время повернулось к нему спиной. Внезапно что-то
толкнуло его сердце, и он приподнялся на локте. За стеной часы тихо, но
внятно отсчитали пять ударов. Луна ушла за пределы оконной фрамуги - и лишь
ее отраженный свет скользил по столу и листу линованной нотной бумаги,
лежавшей поверх его сукна. Оттуда, из угла комнаты, где на короткой
деревянной ножке стояла виолончель, слышался тихий струнный шорох. Это было
похоже на звук .от осторожного касания пальцев, когда солист, пользуясь
паузой, пока вокруг грохочет аккомпанирующий ему оркестр, пробует строй
своего инструмента. Но было и отличие: невидимые пальцы не подкручивали
колков, а взбирались по хрупкой лесенке звуков - выше и выше, создавая
странную, непривычную человеческому уху мелодию.
Флюэхтен, не зная, сон это или явь, привстал на кровати и придвинул к
себе нотный лист. Карандаш побежал по линейкам. Звуки из темного угла
комнаты вдруг оборвались. Точно их что-то вспугнуло. Музыкант почувствовал,
что руки его каменеют, снова укутался в одеяло, а сверху его прикрыло еще и
черным сном без сновидений.
Шум утренних рожков, звонков и грохота колес разбудил виолончелиста.
Все шло по порядку: сперва поверх ступней ног - носки; поверх носков -
желтые туфли; поверх туфельной кожи - желтый гуталин. Флюэхтен, шагнув к
столу, хотел смахнуть с него пустой лист нотной бумаги. Но лист - странным
образом - оказался заселенным серыми, прыгающими по линейкам знаками.
Флюэхтен прочел знаки и удивленно поднял голову. Значит, это был не сон.
Значит...
Он подошел к виолончели, отстегнул пуговицу на холщовом вороте,
охватывающем ее длинную шею, и, освободив инструмент от одежды, проиграл на
нем мелодию, которая нежданной и непрошеной гостьей посетила его этой
ночью. Сначала карандашная запись показалась Флюэхтену путаной и неясной;
затем внимание его притянула одна из ее каденций; а там и вся пьеса
заставила его смычок теснее прижаться к струнам; при этом музыкант заметил,
что и струнам пьеса очень нравится - хотя бы потому, что они поют какими-то
новыми, чистыми, как звоны лесных ручьев, голосами.
В этот день музыкант опоздал на четверть часа к своему пюпитру в кафе.
Заведующий предприятием, пряча глаза под насупленные брови, сделал ему
строгий выговор. Флюэхтен, растерянно улыбаясь, сел на свое место и вытер
носовым платком четыре струны виолончели. Предстояло исполнить популярную
песенку, где только в двух местах виолончель пробегает в одиночку вдоль