"В.И.Крыжановская. Два сфинкса" - читать интересную книгу автора

- Благодарю тебя за похвалу и обещание меня устроить.
- Смело рассчитывай на это! Повторяю, ты скоро нагонишь то, в чем наше
искусство превзошло ваше. Пока отдыхай и привыкай к нашим нравам и обычаям,
твое искусство поможет тебе затем вернуть душевный покой. Искусство, видишь
ли, это - великий божественный огонь, и тот, кого оно согревает и освещает,
никогда не может быть сиротой и одиноким. Этот дар бессмертных всегда
исполняет его новых сил, руководит вдохновенной рукой мастера и позволяет
ему черпать из вечного источника образы неувядаемой красоты.
Взгляд Рамери сиял радостью и гордостью.
- Разве ты тоже художник, что так хорошо понимаешь величие искусства?
- Нет, - улыбаясь, ответил Галл, - я не художник, а философ! Я читал
труды ученых об искусстве и понял его красоту и блаженство того, кто может
воплощать свою мысль.
Рабы вымыли Рамери, надушили его короткие вьющиеся волосы, черные, как
вороново крыло, и надели на него римский костюм. Затем Рамери вышел в
комнату, где Галл и Филатос с несколькими друзьями и клиентами обсуждали
неслыханное и взволновавшее всех происшествие сегодняшнего дня.
Все с любопытством рассматривали молодого египтянина, с такой свободой
носившего тогу, какой трудно было от него и ожидать; тем не менее на всей
фигуре Рамери лежал какой-то особенный отпечаток.
Когда окончились взаимные представления, все прошли в атриум, куда
скоро пришла Валерия с Эриксо, одетой в римский костюм, наскоро сделанный из
платья Валерии.
Эриксо привлекла к себе общее внимание. Трудно верилось, что
очаровательный полуребенок носил на своих нежных плечах столько веков.
Все перешли в триклиниум, где ужин прошел с обычным оживлением, и
только Рамери с Эриксо были задумчивы и молчаливы. Новая обстановка,
незнакомые блюда и латинский говор, которого они не понимали, - все стесняло
их. Даже, когда из уважения к гостям присутствующие говорили по-гречески,
Рамери не мог вникнуть в интересующие их дела. Для него были непонятны их
рассуждения о римском императоре, о приказах проконсула, о декретах против
христиан и победах легионов. Словом, в этом потоке бурлившей вокруг него
новой жизни он не мог сориентироваться, сердце его болезненно сжалось,
исполненное горьким чувством одиночества.
Валерия тоже была молчалива. Она глаз не могла отвести от Рамери,
погруженного в свои горькие думы: в нем узнала она того полусфинкса,
получеловека, который являлся ей в день прибытия к ним колоссов, и к
которому она почувствовала странное влечение.
Теперь, когда видение обратилось в действительность, молодая женщина
чувствовала глубокую симпатию и участие к несчастному Рамери, который
казался ей почему-то удивительно знакомым. Она дала себе слово приложить все
усилия, чтобы облегчить ему тяжелое положение.
После ужина Рамери обратился к Пентауру и попросил его рассказать ему
все события, происшедшие со времени его усыпления. Жрец охотно согласился,
и, усевшись под аркадой перистиля, оба египтянина в несколько часов пережили
все превратности истории их отечества со времени последних дней славы
Амасиса до окончательного покорения страны римским орлом. Когда жрец
закончил Рамери встал и поблагодарил его. Рамери как-то вдруг осунулся,
словно постарел; необходимость покоя так ясно читалась на его утомленном
лице что Галл поспешил проводить его в назначенную ему комнату. Поручив его