"В.И.Крыжановская. Рекенштейны " - читать интересную книгу автора

должно быть его счастьем.
- Я думаю, отец, что прощать есть долг христианина, - сказал он,
просительно глядя, - и что эта молодая женщина слишком долго оставалась
одинокой, предоставленной искушениям и опасностям. Место Габриэли под кровом
ее мужа, близ ее ребенка. Не отталкивай ее!
Со слезами на глазах граф привлек Арно к себе на грудь и долго не
выпускал его из своих объятий.
- Ты гений мира, как твоя кроткая, святая мать, - сказал он. - Габриэль
вверила свою защиту в хорошие руки. О, дай Бог, чтобы ее раскаяние было
искренно и ее возвращение принесло бы нам счастье, как ты надеешься. Я
напишу ей, что если она желает, то может возвратиться. Теперь же, когда этот
вопрос решен, расскажи мне, дитя мое, где и как вы с ней встретились?
- Я приехал в Париж в начале января. У меня было письмо от тетушки к ее
внуку Магнусу, очень милому молодому человеку, состоящему при шведском
посольстве. Он знакомил меня со знаменитой столицей. Я просил представить
меня в семейные дома. Магнус сказал мне, что скоро в одном салоне высшего
финансового мира будет большой костюмированный бал, где соберется избранное
общество; он обещал устроить мне приглашение, чтобы доставить возможность
сделать выбор семейств, с которыми я пожелаю познакомиться. Мы приехали на
тот вечер оба костюмированные. Сначала я был поглощен феерической роскошью
убранства, богатством и вкусом костюмов; но когда это первое любопытство
было удовлетворено, мне захотелось познакомиться с кем-нибудь. Я заметил в
толпе белое домино, которое тотчас овладело всем моим вниманием. Надо тебе
сказать, что я чрезвычайно люблю красивые руки; рука домино небрежно играла
веером, и белая перчатка этой маленькой, как бы детской ручки обрисовывала
такую изящную форму, что я не мог отвести от нее глаз. Под атласным
полузакрытым плащом виднелся костюм королевы Марго, тоже белый и весьма
богатый. Я не отставал от незнакомки; она прошла в зимний сад, где в ту
минуту никого не было, кроме черного домино, газа и уединение которого
выражало полнейшую скуку. Тетя Люси, - сказала она, садясь возле этой
печальной фигуры, - можно ли скучать на таком прелестном вечере. Я пришла
сюда освежиться, ускользнула от толстого барона и сниму маску". Она сняла ее
и отерла платком разгоревшееся лицо. Скрытый деревьями, я глядел на нее и
думал, что вижу восемнадцатилетнюю девушку пленительной красоты. И когда она
вернулась в большой зал, я подошел к ней, напевая: "Plus blanche que la
blanche hermine..." <Песнь Рауля в "Гугенотах" (Прим. автора)>. - "Ты
ошибаешься, красавец Рауль; я только наружно бела", - ответила незнакомка.
"Кажется, ты хочешь запугать меня, - сказал я на это, - уверить меня, что
сердце твое черно, как твои черные локоны". Она рассмеялась: "Ты, может
быть, прав, и я начинаю думать, что ты меня знаешь". Я подал ей руку, и мы,
весело разговаривая, смешались с толпой. Наконец она попросила меня отвести
ее в зимний сад, к ее старой родственнице; сказала, что умирает от жары,
сняла маску и предложила мне последовать ее примеру. Чтобы положить конец
нашему обоюдному инкогнито, я поспешно повиновался; но едва она услышала мою
фамилию и взглянула мне в лицо, как вскрикнула и опустилась на подушки,
бледная как смерть. "Что с вами? - спросил я с испугом. - Я не могу
предположить, чтобы мое имя или мое лицо могли причинить вам столько
страдания". Она приподнялась и, со странным выражением устремив на меня свой
взгляд, проговорила: "Я не была приготовлена найти в вас... моего сына; я
Габриэль, графиня Рекенштейн".