"Виктор Крюков. Свет любви " - читать интересную книгу автора

И Громова разозлила эта улыбка и этот вопрос...
- Плакать надо, земляк, а ты все улыбаешься, - философски изрек
старшина.
- Плакать? - недоуменно переспросил Корнев. И от этого недоумения,
показавшегося наигранным, Громова прорвало.
- Будто не знаешь? Неужели тебе не обидно, что мы находимся здесь на
положении официантов из прогоревшего ресторана? Сколько курсантов-салажат на
наших глазах вышли в офицеры, пошли, как говорится, на взлет. А мы... с
семнадцати лет служим, рвемся грудью вперед, а толку? Вчера я еле узнал того
курсанта, которому помогал когда-то застегивать парашют. Смотрю, а он уже
капитан! В ресторан пригласил... А я честно сказал, что эта трапеза для меня
будет слишком горька... Будь она неладна, эта вспомогательная техническая
служба... Кругом жизнь, а тут какое-то ползучее существование. А ты, видно,
и не представляешь себе лучшей жизни... Примирился, остался на сверхсрочную.
Да будь я на твоем положении, меня на швартовочных тросах здесь никто бы не
удержал. Зубами бы перегрыз. Неужели ты не имеешь самолюбия? Хочешь
служить - пожалуйста, поезжай в боевую часть. Такого опытного механика с
руками оторвут. Но тут, где на глазах растут салажата, а мы...
- Не любишь ты армейской службы... - перебил Игорь.
- Это я-то?! - почти воскликнул Громов.
Этого твердоскулого старшину, который хранил в своем чемодане погоны
лейтенанта, Корнев знал как себя. До службы они жили на одной улице. Все
детство их прошло в те годы, когда над миром задымился порох сражений. Во
время боев у реки Халхин-Гол и финской войны они играли не иначе как в
"красных" и "белых". И, когда началась Отечественная война, оба были еще
подростками. Стар и млад жили тогда вестями с фронта. А что же говорить о
пятнадцатилетних юношах? С сердечным трепетом слушали они диктора Левитана,
который читал по радио приказы Верховного главнокомандующего. Героизм солдат
был невиданный в истории. И невиданно быстро росли воины в званиях и
должностях. За взятие деревни лейтенанту присваивали звание капитана, за
форсирование реки комбату давали целую дивизию. Пылкое воображение
переносило парнишек на места сражений, оба видели себя храбрыми воинами,
чуть ли не полководцами. Громов пытался пойти добровольцем, но отец не
пустил. Через два года он пытался убежать из эшелона призывников,
отправляемых на Дальний Восток, - лишь бы попасть на фронт, но его вернула
военная комендатура. С места службы на границе он подал несколько рапортов с
просьбой отправить на фронт и получил за это дисциплинарные взыскания. В
конце концов командир роты решил отделаться от прыткого молодого солдата и
направил его в авиатехническое училище. Приказ о зачислении был подписан в
тот день, когда началась война с Японией. Громов заплакал с досады. К
довершению бед на него обрушился еще один удар: училище, готовившее в войну
авиационных техников, офицеров, выпустило послевоенный набор авиационными
механиками, сержантами. Правда, Громову, как отличнику учебы и помощнику
командира взвода, присвоили звание старшины, а он еще на первом году
обучения купил погоны техника-лейтенанта.
Техническая служба была Громову не по душе. Он поехал в училище, чтобы
получить звание офицера, что считал самым важным условием для служебного
возвышения. Ему так страстно хотелось стать военачальником, что он, человек
по натуре гордый, готов был ради карьеры и на лесть, и на унижение, и на
подвиг, лишь бы побыстрее достичь своей цели.