"Иван Андреевич Крылов. ПСС, Том 1. Проза " - читать интересную книгу автора

последующее время не умереть с голоду".
"Сие нетрудно сделать", - сказал я ему, отдавая большой кошелек с
полновесными червонцами.
"Не привидение ли это? - вскричал он с восхищением. - В самом ли деле
существует сие золото, которое я вижу; не сонное ли мечтание льстит мне
благополучием, которое вскоре, может быть, исчезнет?"
"Не опасайся, - ответствовал я, - все то, что ты видишь, сеть истина, и
нет тут ни малейшего обмана".
"Но скажи мне, что это за бумаги, которые в комнате твоей повсюду
разбросаны?"
"Это, - ответствовал стихотворец, - оды, сонеты, мадригалы и баллады,
которые сочинил я в похвалу многих знатных особ*".
"Так неужели, - сказали, - с помощию красноречия и толиких лжей не умел
ты сыскать себе пропитания? По-видимому, все те, коих осыпал ты похвалами,
не весьма были тароваты".
"Я подносил свои сочинения, - ответствовал стихотворец, - тем, коих
щедрость и великодушие как в городе, так и при дворе до небес превозносили;
однако ж получаемые мною награждения не соответствовали гремящей о них
славе. Один только недавно разбогатевший господин, которого отец был
конюхом, подарил мне шесть луидоров за то, что вывел я его родословную от
великого Могола. По несчастию, проговорился я о сем подарке некоторому моему
приятелю, такому ж нищенствующему стихотворцу, как и я был до сего времени,
который столь неотступно ко мне приставал, что я принужден был дать ему
взаймы два луидора. Получа оные, выкупил он тотчас свою трагедию, бывшую в
закладе у служителя некоторого комедианта, отдал ее на театр, надеясь, что
принесет она ему очень много барыша; но при первом представлении ее
освистали. После чего приятель мой чрез несколько дней умер с печали, а мои
деньги также за ним во гроб последовали".
"Для чего же, - спросил я у стихотворца, - будучи так несчастлив в
ученых своих делах, не принялся ты за другой какой промысел? Мне кажется,
что состояние сытого извозчика гораздо предпочтительнее состоянию голодного
стихотворца. Прилепляясь к музам, чаще делают себе вред, нежели пользу".
"Возможно ли, - ответствовал мне ученик Аполлонов, - чтоб человек,
привыкнувший взирать на себя, как на некоторый род божества, мог упражняться
в постыдном каком промысле? Тщеславие и пристрастие к стихотворству
управляли всеми моими деяниями. Сии слабости свойственны не только мне, но и
всей моей собратий; нет ни одного из нас, который бы не поставлял себя выше
всего на свете. Когда сравниваем мы Гомера с Ахиллесом или Августа с
Виргилием, то делаем сие нарочно для того, чтоб усугубить собственную нашу
славу. Если б найден был такой способ, чтоб человек мог пробыть без пищи, то
я уверен, что большая часть писателей предпочли бы свои дарования престолам
величайших государей. Скалигер* говорил, что он охотнее бы согласился быть
Горацием, нежели Неаполитанским и Сицилийским королем. Однако ж, думаю, если
б случилось ему быть в такой крайности, в какой находился я, до твоего ко
мне прибытия, то переменил бы, конечно, свои мысли".
"Утешься, - сказал я стихотворцу, - впредь не будешь ты иметь ни в чем
недостатка".
Сказав сии слова, хотел было я от него удалиться, но он усильно меня
просил, дабы позволил я ему представить к себе некоторого его приятеля,
желающего вступить в приказную службу. Я не премину уведомить тебя после,