"Илья Крупник. Карусель (Рассказы)" - читать интересную книгу автора

Мне кивают как своему знакомому и отвечают сразу. Я иду дальше. По-
том опять спрашиваю:
- Кто это говорит?
Совсем близко - "Полундра! Поберегись!" - едва не задев, несут
длинную трубу несколько человек, двое среди них бородатые. Я пристраи-
ваюсь сзади, попадаю в ногу, наконец обхватил трубу.
Мы идем. В проход между задними бортами, похоже, грузовиков.
- Ребята, марлевые повязки от газов! Ребята, там в отряд записыва-
ют!
Я оставляю трубу.
- Скажите, это вы записываете в отряд?
(Надо было надеть орден. Что я был когда-то военным. "Отечественная
война" первой степени.)
- Офицер?
Свет от карманного фонаря бьет мне прямо по глазам.
- Нет, офицером я не был. Но, понимаете...
- Понимаю. Отец, - говорит он мне тихо, - уходите. У нас самому
старшему тридцать три года. Если по приказу бежать придется, отец, мы
ж не сможем вас бросить. Уходите, отец.
Мне однажды сказали, что из всех святых самый почитаемый в Париже,
а может, я перепутал, во всей Франции, Сен-Антуан. У него на статуях
темное лицо, или действительно он был темнокожий? И всегда он читает
книгу.
Я сижу на скамье в полутьме, дальше - витражи синеют квадратиками
между высоченными колоннами. Я смотрю на статую, она совсем рядом, у
ближайшей колонны на возвышении. Маленькая. Ее обступают, и колышутся
там огни свечей.
Разве я был бы счастлив? Не знаю. Разве это была любовь? Я не знаю.
Только рано или поздно, под старость или когда еще не так много лет,
то, что не сбылось, оно тебя зовет. Но ведь каждый человек делает те
ошибки, которые он сам заслужил.
Я смотрю на статую Сен-Антуана, который, по легенде, только и чита-
ет книгу. Но вдруг он увидел на книге ребенка. Ребенок, которого он
любил всю жизнь, сидит на книге.
Мой номер в очереди был 236-й. Чтобы не спутать, я записал его на
бумажке. Многие просили написать чернилами им на ладонь.
Было душно. Толпа шу-жу, шу-жу, жужжала, это бабушки разговаривают
негромко. Толпа старух и стариков. Больше, конечно, старух.
Я отхожу в сторону, поближе к окну. Вынул газету.
Мы все верили в детстве в золотую рыбку. Что раскроется наконец -
что, не важно. Наконец! - и все свершится, все, что ты хочешь в жизни.
Лучше мне выйти, так душно. "Это вы за мной? Я сейчас приду". Я
складываю, сворачиваю вчетверо газету, пробираюсь опять к дверям.
На улице снег, я вдыхаю глубоко. Хорошо! Скоро Новый год. 92-й. Го-
ворят, голубей стало меньше, говорят, что их старухи ловят. Вот оно
какое повсюду вранье.
Навстречу мне, весь тротуар загораживая, идет "шеренга по четыре":
трясут коляски девочки-мамы. Лица у них измученные и озябшие, но бол-
тают, смеются.
Я стою, чтоб пропустить. Я худой и быстрый, крепкий, почти не се-