"Александр Круглов. Сосунок " - читать интересную книгу автора

мецкий, сидит? Трахнуть бы сперва по нему из орудия, а потом по пулемету
уже. Но где он? Быстро же, падлы, сработали, быстро,- подумал с тоскою
курсант.- Только выкатили орудие на бугорок, только два раза пальнули - и
все, уже в центре вилки. Классической вилки! Ничего не скажешь, метко,
падлы, стреляют, симметрично мины легли. Что же, что же, черт возьми,
делать?"- соображал лихорадочно Воскобойников.
Хорошо бы, конечно, убрать немедленно пушку. Но поздно, поздно уже. За
четверть минуты, которой хватит с лихвой, чтобы немецкие минометчики
скорректировали завершающий выстрел, нет, не успеть. Ни за что не успеть. И
станины у пушки свести не успеть. Даже подхватить ее не удастся. Убрать бы,
упрятать в окопы, в воронки хотя бы людей. Но приказ... Приказ! Пулемет все
строчит и строчит. Жить не дает здешней пехоте. Да и расчету... Как теперь
выскочить из-за щита?
"Э-эх,- сжал "курсант" невольно челюсти и кулаки,- вот и прямая тебе...
Вот она, прямая наводка. В первый же день, в первый же час... И так глупо,
бесполезно влипнуть!" Но тут же мелькнула надежда, извечный русский "авось
да небось": а может... вдруг пронесет? Трехснарядная "вилка" - это удача,
считай, идеал. По расчетам, что еще делал в училище, по рассказам бывалых,
случается, не удается уложиться и в полдесятка снарядов. И с отчаянием и все-
таки смутно надеясь, веря, что, может, и обойдется еще, пронесет, вырвался
Илья Воскобойников из воронки по пояс, вскинул призывно рукой, закричал:
- Треть деления выше! Скорее, скорее!.. Гранатой! - Даже и тут, и
теперь не смог оторваться от заученной формулы он.
Но Ваня и сам уже... По наитию, по какому-то счастью... Влюбленным,
дуракам и пьяным везет, говорят. "Крест" уже как раз так и лежал: на треть
деления точно на цели - на резкой, жирной, черной железной черте в серых
камнях.
"Угадал!- пронзило восторгом, счастьем Ваню Изюмова.- Вот так! Как и
взводный! Порознь!.. Каждый отдельно!.. А одинаково!.. Как сговорились. Ну
сейчас, сейчас я его!.." И только услышал, скорее почуял, как от дрожавших,
трясущихся рук инженера, влетев с лязгом в казенник, снаряд автоматически
защелкнул за собой клин замка, и сам, уже не слыша, да и не слушая, не
нуждаясь больше в командирской команде, Ваня ослепленно, страстно нажал на
p{w`c.
Увидел... На этот раз отчетливо, ясно увидел, как там, точно в той
точке, к которой секунду назад и прилип черненький махонький "крестик"
прицела, вдруг взметнулось все вверх, разлетелось в куски, затянулось сизым,
клубившимся дымом. И не успел Ваня первую свою победу, первую свою военную
радость вполне осознать, пережить, упиться ею сполна, как все для него
провалилось, исчезло в оглушительном грохоте, в глаза плеснуло огнем, в нос,
в рот, в легкие ударило ядовитой отвратительной гарью - будто луком,
чесноком перегнившим, прелым чем-то. И он повалился на станину, на землю,
под щит.
Пришел в себя Ваня минут через пять. Был весь словно раздавлен, голова
как котел, в ушах, во рту клейкая каша, кисея на глазах, руки и ноги, все
тело безобразно, безудержно трясутся, дрожат. Бросил вокруг обалделый
затуманенный взгляд. Пушка лежала на боку. Правое колесо словно скомканный
блин, решетом - неприкрытый щитом кожух противооткатника. И масло из него,
словно из лейки, упругими золотистыми струями. Дым кругом, редкий уже, но
все еще кислый и въедливый. И - никого. Только Голоколосский и Огурцов. И