"Александр Круглов. Сосунок " - читать интересную книгу автора

- Если что... Если кто спросит - про прицел ни гугу. Понят дело? Вот
так! Завтрак несешь - и все! - по-отечески снова опустил солдатику на плечо
тяжелую, заскорузлую от работы ладонь. В какой уже раз вгляделся в
исхудавшее, перепуганное детское лицо, теперь уже и теплее, и ласковее. - А
если отделенный... Если снова начнет... Мол, пропал почему?.. Долго чего?..
Завтрак, ответишь, принес. Завтрак! Понял? Я приказал - старшина! Больше
некому было нести. Понят дело? Вот так!
Ваня опять закивал.
- Все киваешь? Молчишь?- вдруг словно обиделся Матушкин.- Хотя бы слово
сказал. Хотя бы - да или нет. Да ладно,- махнул он рукой.- Беги. Да живее,
живее давай, пока фриц разминки не начал. Там, у нас под Ростовом, на
Южном,- сослался он снова на свою прежнюю службу, на свой Южный фронт
(видно, здорово въелся, досадил ему этот Ростов),- с утра завсегда начинал.
Только солнце - и давай из всех орудий палить. И здесь, говорят, не дает
передыху. Для острастки или чтоб, значит, в заблуждение нас. Ждите, мол,
сейчас опять полезу на вас. В напряжении будьте, значит. Чтобы мы не
расслаблялись. Он, немец, повсюду один, мать его... Пушек, снарядов у него
до...- И спохватился: пацан же как-никак перед ним, в сыновья годится ему, а
он - матюком. - В общем,- поправился,- этого всего у фрица - дай бог
поскорее и нам. И палит, и палит, гад... Ну, беги давай. Все понял - как
пушку найти?
- Да,- наконец-то пусть и коротеньким, но все-таки словом, а не
безгласным виноватым кивком отозвался этот без году неделя солдат.
- Ну вот так, молодец. Торопись, землячок. До разминки немецкой успеешь
еще.- И, как бы облегчай ему его первый шаг, слегка подтолкнул его в спину.
"Да, загрузил. Такого-то хилого. Ох, через силу, должно! Мало, должно,
не покажется,- лизнуло отцовскую душу приморца досадой, когда увидел, как
надрывался под ношей юнец.- И все-таки легче,- чуть-чуть как будто утешился
он,- чем когда придется огневые копать да пушку таскать на себе. Да под
обстрелом, да не раз и не два, а то и по нескольку раз на дню. Да в зной
еще, в слякоть и стужу. А здесь, в горах... Если еще до той поры останется
цел... Да и я еще если останусь... Ой, здесь скоро, скоро закрутит уже, как
и у нас, в Зауссурье, в отрогах. Так что пускай,- снова утешил себя Евтихий
Маркович,- пусть приучается. Надо". И, пока было слышно и видно, провожал
солдатика сочувственным опасливым взглядом.
Как ослик вьючный, покатился тот под гору: с двумя буханками засохшего
кукурузного хлеба и сахаром в цинковой банке из-под патронов, с урюковым
компотом в бидоне и с термосом горячей похлебки из лобио и макарон на спине,
на ремнях. А поверх, тарабаня затвором по жести, болтался на брезентовом
плетеном ремне карабин, как с равными равный.
Рассвет уже вовсю полыхал. Каленая медная полоса легла там, внизу,
впереди, над дрогнувшей со сна, по-летнему цветущей и пестрой долиной - в
mhgnbnl туманном пару, над словно кровью залитой рекой, что змеино петляла
по ней. Выше по горизонту огненно-жгучая метнулась вдоль лента. А от нее к
зениту, на полнеба разгулялась уже вовсю яростным жаром заря - отражаясь в
реке, озаряя сады, до сих пор еще не скошенные хлеба и луга, перемятые,
перерытые, кое-где погоревшие и угольно-черные. И впервые при виде рассвета
вот так - не сладостно и восхищенно, а горько и беспокойно заныло у Вани в
душе. И не было у него и минуты, и мига, даже махонькой точечки не было
свободной в его перевороченном сердце, в напуганном и возбужденном мозгу,