"Анатолий Краснопольский. Я прошу тебя возвратиться (Повесть о военных медиках)" - читать интересную книгу автора

- Я вас не понимаю. - И он сердито отворачивает от меня голову.
- Еще потерпим, осталось совсем немного, - говорю я теперь без шуток,
сознавая, что моя ирония была ни к чему. - Понимаете, дорогой Ивап
Васильевич, я должен еще посоветоваться со своим отцом.
Иван Васильевич настороженно сдвигает к переносице брови:
- Ваш отец погиб на фронте.
Впрочем, если к могиле человека приходят люди, значит, он еще жив.
Пронников плотно сжимает губы. Кажется, он все понимает. Мне так важно,
чтобы он понял. И когда из палаты его повезут на каталке, я хочу, чтобы он
знал, что я не бог, что я пришел к его беде через беды прошлого и
незавершенного. Я хочу, чтобы в операционной, нот не наступит наркозное
небытие, он знал, что над ним склоняюсь не один я. Что рядом с моими
руками ссгодня работают и твои руки, отец. Руки, которые три дня и три
ночи, без роздыха и смены, спасали Ваню Федорова. Добрые, теплые руки. Мне
так нс хватает их сегодня. И я прошу тебя, отец, возвратиться и встать
рядом со мной.
Нагольное-Тапасовка... Штемпель тридцатилетней давности... Встречу ли я
там Веру, медсестру местной больницы? А если все быльем поросло? И тот
день, когда восьмерых одной бомбой, и память о теое? Вместе с воронками и
траншеями заросли, заровнялись под дождями забвения переплетенные войной
человеческие судьбы.
Ветром времени отнесло в сторону все мимолетное, случайное, сгладило,
заровняло ухабы той кромешной поры.
Но я еду. Все в сторону. Начальник госпиталя отпустил на двое суток.
- Не забудь, пожалуйста, - мама протягивает сверток, - тут завтрак. Ты
обычно завтракаешь в поезде, я знаю.
- Откуда ты знаешь?
- Это привычка твоего отца. Завтракаешь в поезде, чтобы сразу, спрыгнув
с подножки вагона, делать свои дела. - Мама старается говорить ровно, а
слезы бегут по бороздкам морщинок.
- Давай я обниму тебя, мамочка. И присядем на дорожку.
Пуговицы не лезут в петли. Билет куда-то исчез. После лихорадочных
поисков нахожу его лежащим, как напоказ, на письменном столе рядом с
портретом Пирогова. Прячу в карман Верипо письмо.
- Пусть этот адрес отца помо-жет твоему делу, во имя его он сложил
голову.
- Кто спрашивал Нагольное-Тарасовку? Вот она внизу.
С гребня перевала, словно с борта самолета, отчетливо выписываются
контуры продолговатой долины. По ее желобу разбежались в испуге хаты,
белостенные, кирпичные, под камышовыми крышами. Шахтерский поселок с лесом
телевизионных антенн. Здесь, как в укрытии тогда располагался твой
госпиталь. Теперь я понимаю почему все произошло именно здесь. Поселок
обступили каменистые склоны, и бомбардировщикам было непросто сюда
залетать, чтобы вести прицельный огонь. Разве только с большой высоты,
сбрасывая бомбы наугад.
На тормозах автобус сползает все ниже и ниже.
В стороне остался дымящийся террикон. Автобус плавает на ухабах, люди
уже берут в руки свои чемоданы, корзины, сумки. Кондуктор сворачивает
ленту с билетами.
- Скажите, - обращаюсь к соседу, - тут есть памятник погибшим?