"Н.Красников. Мышегуб (сокращенный вариант повести) " - читать интересную книгу автора

"Нью-Йоркера"...
Но, в конце концов, до лаптопа было всего два шага, а пример
неожиданной взаимозаменяемости исходных стихов следовало бы увековечить,
посвятить ему пару царапин на диске: тут, помимо упрощений и дополнительных
степеней свободы, виделись какие-то туманные перспективы, качались тени
мощностей совсем иного порядка. Правда, на стакан эту галиматью не стоило
проецировать, но в будущем она вполне могла пригодиться.
Стараясь не спугнуть из памяти любопытный узор, я оправился, спустил
воду и вернулся в комнату, разминая затекшие ноги.
С первых же секунд стало ясно: случилось что-то необычное. Все вокруг
было ново, свежо, все носило отпечаток работы одного из таинственных
оптимизаторов теории вероятности, которые мы обычно называем перстами
судьбы. В воздухе слабо пахло озоном. Подозрительный ветерок неизвестного
происхождения перелистывал на столе обрывки салфеток. На полу, рядом с
откатившейся монетой, стоял перевернутый стакан; заходящее солнце зажигало в
стеклянных гранях маленькие радуги. А под стаканом - у меня затряслись
колени - под стаканом, тыкаясь носиком и издавая еле слышный писк, кружила
маленькая серая мышь...
Сейчас, когда я пишу эти строки, когда истерика и мрак прошедшей ночи
отстоялись в белый осадок безнадежности, когда в окно влетает бодрое
бибиканье и смех, а воздух сочится гнилой свежестью бабьего лета, мне
кажется, что я снова превратился в подростка. С окружающих предметов
соскочила защитная пленка, каждый из них вернулся в фокус и всеми атрибутами
царапает душу, как незнакомец. Даже в моей истории, в этом клубке страха и
чертовщины я нахожу привкус острого наслаждения. Я вижу, что серый мир,
разбитый на скучные квадраты, на самом деле сложнее, ажурнее, чем кажется на
первый взгляд; он и взаправду, а не только в моих мечтах, пропитан красотой
и мудрыми задумками...
Но увидев зверька под стаканом, я ни о чем таком не думал. Погасив
первичное потрясение, я просто начал действовать - как робот, как контуженый
солдат, как пустоглазый голем на службе всемогущего рока. Факты расселись по
местам, стремительно сложилась очередная головоломка, и я помнил только, что
испокон веку бреду в небеса по этой лестнице, поднимаюсь на ледяную пирамиду
мирозданья, к ненасытному костру, танцующему на одинокой вершине.
Подсунув под стакан листок бумаги, я бережно перенес пойманную мышь на
стол и задернул занавески, защищаясь от закатного света. Лаптоп дремал, я
разбудил его легким подзатыльником. Зазудел диск, на экране проступили
знакомые таблицы. Можно было начинать. Пленница вела себя нервно: пищала,
прыгала на стенки, разбрасывая дробь черного кала. Ее, конечно, можно было
понять, но эмоции сейчас роли не играли.
Я приготовил две настольные лампы, покрасил одну из них оранжевым
фломастером и старательно выставил нужный свет. В комнате стало уютнее.
Проверив кисти, я принялся размешивать силикатный клей. Процедура росписи
захватила меня и понесла вперед - тут я чувствовал себя как дома, мне не
нужно было ни кофе, ни беготни, ни чьих-либо советов. Какие, вообще, могли
быть советы? За спиной осталась лишь пресловутая природа. Да и та, скорее
всего, занималась организацией заката и не обращала внимания - я уже не
оглядывался, чтоб посмотреть. Телефон был отключен, входная дверь заперта на
цепочку. Рисунок рождался на ходу, без мук и суеты, уже в окончательной
форме: мне казалось, что я скольжу на плоту по медленной реке, а необходимые