"Александр Александрович Крон. Бессонница (Роман)" - читать интересную книгу автора

заведующим лабораториями. Кто-то из наших аспирантов сострил: будь у
Полонского герб, на нем был бы написан девиз "nihil disputandum" - ни с кем
не ссорюсь. Другой аспирант (ох уж эти аспиранты!) сказал, что Петр
Петрович - это та шляпа, которую оставляют на кресле в знак того, что кресло
занято. Вице - человек незлобивый, но Сергей Николаевич столь часто ущемлял
достоинство Петра Петровича - даже директорскую машину Петр Петрович не имел
права взять сам, а должен был выпрашивать у Сергея Николаевича, - что на
другой день после назначения Петра Петровича Сергею Николаевичу пришлось бы
покинуть свой кабинет. Их отношения уже давно определяются формулой 3P+CH=a.
Читается это так: три Пе плюс Це Аш. Первая часть формулы расшифровывается
просто, вторая имеет свою историю. Когда Сергей Николаевич стал заместителем
директора, он первым делом привинтил к двери своего кабинета большую
стеклянную табличку с надписью: "Алмазов С.Н.". Такие надписи и в
особенности инициалы, поставленные после фамилии, у нас в Институте были не
приняты и считались дурным тоном. Непочтительные аспиранты сразу же
прочитали С.Н. как некий углеводород Це Аш, что и положило начало прозвищу.
Маленькая альфа - сокращенное обозначение аннигиляции или взрыва.
К счастью для Алмазова, Петр Петрович не только не будет директором, но
вряд ли останется заместителем. Наверняка у нового директора найдется своя
шляпа, чтоб оставлять в кресле на время своего отсутствия. Вице - человек не
злой, не глупый, несомненно образованный, но до такой степени лишенный
собственных идей, что говорить о нем как о руководителе Института можно
только назло Алмазову. Мне становится стыдно.
- Не обращай на меня внимания, - говорю я. - Я ничего в этих делах не
смыслю. Ну а по-твоему - кто?
Алмазов отвечает не сразу. Он размышляет. Когда Макс Планк выводил свою
"постоянную", вероятно, у него был менее вдумчивый вид, чем у Сергея
Николаевича. Наконец изрекает:
- Да ведь без варягов не обойтись.
Я с трудом сдерживаю улыбку. Сергею Николаевичу трудно и даже
невыносимо представить себе, что кто-то из наших докторов наук, привыкших
ловить Сергея Николаевича в коридоре или высиживать часами перед его
кабинетом со своими вечными просьбами и требованиями, вдруг переедет из
своей клетушки в самый большой кабинет с мебелью из карельской березы и
мраморными бюстами прародителей современной биологии, будет говорить ему
"зайдите" и распекать за нехватку животных для опытов. Петр Петрович ни о
чем таком даже помыслить не смел. Иное дело "варяг" - человек, прошедший
школу директорства в каком-нибудь другом Институте, академик или погоревший
министр, такому и подчиниться не грех.
Сергей Николаевич еще раздумывает, поделиться ли ему со мной своими
самыми секретными прогнозами, когда раздается звонок, от которого мы оба
вздрагиваем. Я - потому что никого не жду, Алмазов - потому что рассчитывал
поговорить со мной без свидетелей. Спешу в переднюю, открываю дверь и в
удивлении отступаю - это Петр Петрович. По тому, как он тщательно вытирает
ноги, догадываюсь: приехал на метро, а от автобуса шел пешком. Я принимаю из
его рук соломенный картуз с лентой вокруг высокой тульи. В этом картузе он
разительно похож на пожилого олдермена с этикетки английского джина "экстра
драй". Такое же красное лицо с аккуратной белой бородкой и такой же
торжественный вид. В несколько преувеличенных выражениях он просит прощения
за бесцеремонное вторжение, а я, со своей стороны, всячески стараюсь