"Александр Александрович Крон. Как я стал маринистом (Очерк)" - читать интересную книгу автора

коллективом. Недаром 492116 - это номер моей собственной винтовки. И не
случайно следующая моя пьеса "Трус" развивает на историческом материале все
ту же тему.

26.XI - 35. Москва.
- Прочел Вашу пьесу "Трус" (опыт трагедии).
- Вам удалось по-настоящему проникнуть в ряд черт старой армии,
настроения старой России. Это результат - (видимо) - серьезного изучения
многих источников. И - "результат" дарования...
- Была пора, когда мне, как и многим другим из старшего поколения, -
казалось, что молодежь не подхватит линии преемственности. Я лично боялся,
что для молодежи, для таких как Вы, - "выпадет" дореволюционная пора, ее
люди, ее дела, ее "запахи". А ведь там, в ней, в ее истоках, - суть
основного кадра людей современности, людей 35 - 50 - 60 лет. - В
частности, - из солдат старой армии основной кадр руководства РККА.
- Ваша пьеса дает простое, ясное объяснение одной из линий
преемственности...

Это начало письма. А вот его конец:

- Это грубо, м.б., сталкивать весь 1905 год, всю Российскую армию и
одного драматурга, Крона. - Но дело наше, искусство, драматургия - таковы,
что иначе нельзя. Да - вы обязаны один на один выходить против трагизма
старого мира и честно, бесстрашно и полно говорить все, что видим и знаем. -
Вы увидели и узнали больше, чем сказали. В этой утайке я Вас и обвиняю.
Художник должен отдать все, до предела. Можете ли жить, писать так?

Нетрудно догадаться, чья подпись стоит под этим письмом. Получил я его
так.
Через несколько дней после читки пьесы в Союзе писателей ко мне подошел
Всеволод Вишневский - мы были тогда незнакомы - и, не тратя времени на
пустой политес, сказал тоном приказа:
- Приходите ко мне завтра. Домой. В восемь часов. Но точно,
по-военному...
Раз по-военному - значит, в восемь утра. Ровно в восемь я позвонил в
дверь маленькой квартирки на Кисловке. Звонить пришлось долго. Наконец
послышалось шарканье домашних туфель и дверь открыл сам Всеволод, заспанный,
в розовой пижаме. Он провел меня в кабинет, усадил за стол и положил передо
мной несколько листков бумаги, исписанных мелким четким почерком.
- Читайте.
Пока Вишневский мылся и переодевался, я прочел письмо. Письмо было
длинное и содержало не только подробный разбор моей пьесы, но и целый ряд
соображений о путях советской трагедии, исторических данных и статистических
сведений - по-видимому, увлеченный ходом своих мыслей, Всеволод писал его до
поздней ночи.
Затем мы завтракали и разговаривали. Провожая меня, Вишневский сказал
не терпящим возражений тоном: "Пьесу мы, конечно, напечатаем. Можете считать
себя "знаменцем". Но услышав, что я уже дал слово журналу "Театр и
драматургия", еле попрощался.
За верность данному слову я был жестоко наказан. Бывшие рапповцы, во