"Феликс Кривин. Упрагор, или Сказание о Калашникове (Авт.сб. "Хвост павлина")" - читать интересную книгу автора

раздавалось: "А вилку? А нож? А помыть руки?" И он опять не успевал.
Начинал он с полуфизики. Есть немало явлений, которые физика на
современном этапе не может объяснить, хотя на прошлом могла, а на
позапрошлом знала их досконально. Взять хотя бы эти нимбы вокруг голов. С
ними все было ясно, пока не стали их называть биологическим полем.
Незнание развивается параллельно со знанием, и только в союзе со знанием
незнание достигает вершин.
Именно этот постулат лег в основу великой науки полуфизики. Но для всех
великих наступают трудные времена. Полуфизику назвали служанкой
метафизики, а как назвали метафизику, неприлично даже вспоминать.
Ошибка полуфизики заключалась в том, что, не ограничиваясь
действительностью, данной нам в ощущениях, она вышла за пределы наших
ощущений, в мир других ощущений, нам неведомых. Таких ощущений множество,
но в науке не принято с ними считаться. Хирург оперирует при помощи
инструментов, которые у него под рукой, а не при помощи тех, которые в
какой-то неизвестной больнице.
Если кто-то в природе воспринимает мир при помощи электрического тока,
то он мало что знает о предметах, не пропускающих ток.
А кто-нибудь другой, воспринимающий мир делением атомов, может называть
ядерную реакцию ядерным прогрессом, хотя мы-то знаем, что прогресс и
реакция несовместимы.
Или совместимы? Много было споров по этому поводу. Да и разве можно в
науке без споров?
Сверху сказали: можно. Без споров можно, со спорами нельзя. И спор
прекратился.
Да, упустили мы приоритет полуфизики. Теперь гоняемся за ним по всему
свету, собираем по крупицам то, что возникло у нас, доказываем, что оно
здесь, а не там возникло.
Когда полуфизику объявили служанкой метафизики, Михайлюк ушел из нее в
физику, которой в ближайшие тысячу лет ничего не грозило. Чтобы заниматься
действительностью, данной нам в ощущениях, изучать реальную
действительность как действительную реальность.
Реальность все больше брала власть над действительностью, и из физики
тоже пришлось уходить. Увел из нее Михайлюка ученик, который был не очень
силен в науке, но прекрасно разбирался в действительности.
Звали его Федя, уважительно - Федор Устинович, сокращенно - Федусь. Он
увел Михайлюка сначала в биофизику, затем, когда в биофизике стало
страшно, в геофизику, а оттуда в институт физической географии
(фигинститут). От фигинститута впоследствии отпочковался Упрагор,
возвысившись над ним и приняв на себя руководство.
Пока они кочевали из института в институт, Федусь постепенно становился
из ученика учителем, а Михайлюк из учителя учеником. Правда, талантливым
учеником. В любой физической науке Михайлюк легко достигал вершин и всякий
раз испытывал страх, поскольку любая вершина соседствует с пропастью. С
годами он стал себя сдерживать, чтоб не очень открывать. Привыкал держать
в узде свой талант, свое гениальное провидение. Когда открытие чересчур уж
распахивалось, он его слегка прикрывал. Так делали многие, даже те, кто
вообще ничего не открывал, причем получали за это награды - не за
открытия, а именно за прикрытия.
К сожалению, в науке не бывает вершин, которые не были бы окружены