"Феликс Кривин. Упрагор, или Сказание о Калашникове (Авт.сб. "Хвост павлина")" - читать интересную книгу автора21 Постепенно Калашников наращивал собственную биографию. Биография пока что была коротенькая и нарастала как-то странно: не с детства во взрослую жизнь, а наоборот - из взрослой жизни в юность, детство, куда-то в младенчество и еще бог знает куда. Начиналась она с того, что они были в лесу вдвоем... Нет, сначала он был один. Он стоял на уступе горы и кричал куда-то вниз: "Машенька!" Крик его повторялся где-то в отдалении, но до нее, очевидно, не долетал, и ему хотелось стать самому этим криком, чтоб долететь туда, где она его не услышала. Потом наступило то, что предшествовало. Машенька вдруг вернулась со всей этой не очень честной компанией, и Калашников возмущенно сказал: "Как Это - извините?" "Извините!" - сказала Машенька. Один из компании, самый веселый и самый пьяный, радостно сообщил: "А мы все шашлыки поели!" Второй сказал: "Э, да Мария Ивановна здесь не одна!" И наконец третий сообразил: "Так вот ты где, Машенька!" Все это должно было говориться в обратном порядке, но биография Калашникова нарастала именно так. Потом вдруг вся компания исчезла, и Калашников с Машенькой остались одни. Тут уже Калашников заговорил, причем с таким жаром, с каким в лесу он только о ней и думает, что он каждый день бегает в управление в надежде ее увидеть, что она его единственная забота, единственная мечта, единственная... Они сидели на краю обрыва и любовались видом, который открывался внизу, и Машеньку больше занимал этот вид, чем то, что ей говорил Калашников. "Какое везение! - говорил Калашников. - Видеть вас только во сне и в управлении и вдруг встретить в таком замечательном месте". Он встал. Машенька тоже встала. "Ну конечно, вы видели меня в управлении!" - радостно воскликнул он. "Где-то я вас видела", - сказала Машенька. И внимательно на него посмотрела. "Неужели это вы? - тихо сказал Калашников. - Доброе утро". "Здравствуйте", - сказала Машенька и ушла. Сказала "здравствуйте" и ушла. Потому что все это было в обратном порядке. Калашников сразу перестал о ней думать. Слава богу, у него было о чем думать. У него была работа, была семья. Так начиналась его биография. И не было в ней ничего выдающегося, такого, о чем пишут в книжках, что показывают в кино. Каждое утро Калашников уходил на работу, а вечером возвращался домой. На работу - с работы, на работу - с работы... Взятие Бастилии, восстание на броненосце "Потемкин" - все это было за пределами его биографии. Может быть, потому, что она пока что была коротенькая, и у нее еще было все впереди. В ней еще могли быть отчаянные дела, поскольку биография его нарастала не в |
|
|