"Феликс Кривин. Простые рассказы (Авт.сб. "Хвост павлина")" - читать интересную книгу автора

на продажу. Правда, есть и такие, что пишут на продажу, но на базаре это
не продашь, непременно нужно где-нибудь напечатать. И все же любовь к
литературе воспитала у дяди Феди вкус не только к занимательной форме, но
и к глубокому, серьезному содержанию. Он не стал рисовать собачек и
кошечек, а выбрал более достойный и даже знаменитый сюжет: Иван Грозный
убивает своего сына.
Дядя Федя никогда не видел эту картину в подлиннике и срисовал ее с
репродукции, напечатанной в каком-то журнале. Там, в журнале, картина была
уменьшена, а он ее увеличил, так что получилось опять, как в подлиннике,
только нарисовано похуже.
Все на картине дяди Феди было, как на картине Репина: и кровь, и
смерть... Но время было не то, чтоб кого-то удивить кровью и смертью.
Может, потому на картину и не было покупателей.
Дядя Федя стоял с картиной долго, чуть ли не целый день. Внутри у него
было сухо и пусто, как будто там поместилась вся Голодная степь, о которой
он читал в учебнике географии. Так и простояли целый день на базаре
втроем: один наяву, двое на картине - и неизвестно, кто из них хуже
выглядел: убитый сын, безумный отец или он, дядя Федя, не нарисованный, а
живой, посторонний в сюжете великого Репина.
Но вот перед картиной остановился пожилой лейтенант, в очках с
металлической оправой. Тогда еще встречались пожилые лейтенанты в очках, с
глазами, внимательными и мудрыми, как у полковников. Старые интеллигенты,
которых жизнь постоянно отрывала от их интеллигентных дел: то в революцию,
то в эмиграцию, то на строительство каналов, то на войну.
Пожилой лейтенант стоял перед картиной дяди Феди, как в Третьяковской
галерее, только в значительно большей толчее. Наконец он спросил:
- Сто рублей за картину будет не мало?
Сто рублей в то время было мало, очень мало. Для тех, кто имел сто
рублей. А для дяди Феди это было целое состояние. На сто рублей можно было
купить буханку хлеба.
- Вот вам сто рублей, - сказал лейтенант. - А картину оставьте у себя и
больше никогда ничего такого не рисуйте.
Там, в на-чале жизни, дядя Федя почувствовал себя оскорбленным.
Получалось так, будто ему подали милостыню.
- Если не берете картину, забирайте свои деньги, - сказал он, хотя в
Голодной степи уже начинались голодные бури.
- Хорошо, я возьму картину, - сказал лейтенант. - Я понимаю, вы любите
Репина... Но зачем же зарабатывать на любимом?
Там они и расстались - в начале жизни. В начале дяди Фединой жизни, а у
лейтенанта это было уже ближе к концу.
А сейчас и жизнь дяди Феди была ближе к концу. Он смотрел на нее,
лежащую за спиной, узнавая места, события, лица... Вон там он учился... А
там работал редактором... Не художником, не писателем, а издательским
редактором... До самой пенсии, всю свою жизнь...
Он любил литературу и, наверно, мог что-то и сам написать. Но он
боялся, что это будет, как с картиной Репина. Что-то такое, что уже было и
лучше было, чем он мог бы написать...
Он помнил слова своего первого и единственного покупателя: "Нельзя
зарабатывать на любимом".