"Феликс Кривин. Простые рассказы (Авт.сб. "Хвост павлина")" - читать интересную книгу автора

Да, у него уже был жизненный путь, который, несомненно, впоследствии
станет известным, но для меня мой сосед сделал исключение, позаботясь,
чтобы мне он стал известен уже сейчас.
- Почему я сатиру сменил на поэзию, а поэзию на прозу? Дорогой мой, в
этом повинна арифметика. Да, да, простая арифметика. - Он кому-то кивнул,
с кем-то раскланялся, кого-то прижал к сердцу и продолжал: - Возьмите
прозаиков. Возьмите самых крупных. Льва Толстого возьмите, Достоевского,
Тургенева, Гончарова... Затем Герцена возьмите, - говорил он, словно
передавая мне холодную закуску, - Горького, Алексея Толстого,
Паустовского... Кого еще? Бунина, Куприна... Каков средний возраст этих
крупнейших наших писателей? Не трудитесь подсчитывать: ровно семьдесят
лет.
Он доел первое и принялся за второе.
- Теперь возьмите поэтов. Тоже самых крупных, разумеется. Пушкина
возьмите, Лермонтова, Некрасова, Тютчева, Фета. Блока и Маяковского.
Есенина возьмите. Пастернака и Ахматову. Средний возраст - пятьдесят два.
На восемнадцать лет ниже, чем у прозаиков. Вы понимаете?
Да, теперь я начал понимать.
- Ну, а теперь возьмем сатириков. Гоголя возьмем, Щедрина, Чехова,
конечно. Затем Аверченко и Сашу Черного, Булгакова и Зощенко, Ильфа и
Петрова. Из пародистов - сейчас пародисты в большом ходу, - так мы из них
возьмем Архангельского. И что же нам говорит арифметика? Средний возраст -
сорок восемь лет. Меньше, чем у поэтов, хотя из названных поэтов почти
половина умерла не своей смертью. А сатирики, за исключением Петрова,
погибшего на войне, все умерли своей смертью, но какой ранней! Гоголь и
Чехов едва перешагнули за сорок, Ильф и Петров не дожили до сорока! А еще
говорят, что юмор продлевает жизнь. Нет, дорогой, Джамбул прожил девяносто
девять лет, но найдите у него хоть одно юмористическое произведение!
Я вежливо наморщил лоб, припоминая творчество Джамбула.
- Какой из этого вывод? Значит, что-то укорачивает сатирикам жизнь -
почище, чем поэтам дуэли и самоубийства. Сорок восемь лет - средний
возраст! Да если б Достоевский столько прожил, не видать бы нам ни
"Бесов", ни "Братьев Карамазовых"!
Он доел второе и принялся за компот.
- Конечно, пока молодой, можно заниматься сатирой. И я занимался, вы
это знаете! А как перевалило за сорок, думаю - стоп! Так недолго и
помереть. И перешел на поэзию. Ну, конечно, жил сдержанно: на дуэли не
стрелялся, самоубийством не кончал, смирял свои страсти. А как перевалило
за пятьдесят - средний-то возраст поэтический пятьдесят два года! - стоп,
думаю. И перешел на прозу. До семидесяти у меня еще десять лет. Поживу,
поработаю. А там, возможно, займусь переводами. Переводчики у нас живут
долго, особенно если сатиру не переводить...
- То-то я смотрю, у нас мало сатиры...
- Естественно. Как же ее будет много, когда в ней люди не живут? И
поэзии настоящей мало. В ней тоже люди не живут.
Я хотел сказать, что и прозы настоящей мало, но воздержался: мой сосед
мог подумать, будто он мало написал.
За окном шумело Болдино, не слыша нашего разговора.
- Осень здесь чудесная, - вздохнул мой сосед-прозаик, допивая компот.