А. Ф. КОВШАРЬ Отшельник высокогорных галечников

Какими только именами не наделены птицы! Здесь и солидные полновесные «мужские» имена — бородач, бургомистр, вяхирь, глухарь, фрегат, осоед, змееяд — и менее почтительные, вроде глупыш, дутыш, ходулочник, перевозчик, топорик, старик, щеголь, галстучник, белобровик, чернозобик, краснозобик, желтозобик, волчок, бегунок. И наконец, совсем уж легковесные, «женские» — белоножка, белоглазка, юла, плясунья, бормотушка, завирушка, пискулька, сплюшка, красавка, касатка, вертишейка, горихвостка, трясогузка и даже фифи. Многие пернатые получили название по форме клюва: широконоска, сухонос, дубонос, шилоклювка...

Но даже среди такого разнообразия птичьих имен слово СЕРПОКЛЮВ выделяется. Что за необычное сочетание — серп и клюв? Однако стоит увидеть саму птицу — и вопрос отпадает — удивительно подходит это имя к обладателю красного, серповидно изогнутого клюва. Птица красива и элегантна: стройная, тонконогая, с плотно прилегающим к телу пером, типично куличиного сложения, светло-серая сверху и ярко-белая снизу.

Обитает она в Гималаях, в Южном Тибете, по водоразделам таких крупных азиатских рек, как Меконг, Янцзы и Хуанхэ, в восточном Нань-Шане (Китай), а в пределах нашей страны — в Тянь-Шане и Памиро-Алае. Но далеко не на всех хребтах этих горных систем живет серпоклюв. В Западном Тянь-Шане его нет совсем, а в Северном и Центральном он встречается только в отдельных местах: в Заилийском, Киргизском, Кунгей- и Терскей-Алатау, в бассейне Текеса, по верхнему Нарыну. Повсюду эта птица редка, а в ряде мест ее уже несколько лет не видели.

Примером может служить Казахстан. Здесь серпоклюв гнездился лет двадцать-тридцать назад и только в нескольких местах. В Заилийском Алатау, близ Алма-Аты, до 1957 года гнездились одна или две пары. В долине реки Кокжар (хребет Терскей-Алатау), на протяжении восьми километров галечникового русла реки, обитало не более пяти пар. Жили серпоклювы на речке Баянкол (приток реки Текес, Центральный Тянь-Шань) и на реке Каркара (приток реки Чарын). В 1964 году две пары этих птиц вдруг загнездились в дельте реки Тентек близ озера Сасыкколь — уже на равнине, далеко от гор. Но на следующий год они исчезли и больше там не появлялись.

К 1977 году орнитологи не могли твердо ответить на вопрос: гнездится ли на территории Казахстана хотя бы одна пара серпоклювов? Не случайно эта птица значится в Красной книге СССР и Красной книге Казахской ССР.

Вот почему, попав впервые в высокогорье Заилийского Алатау, я с надеждой всматривался в широкую галечниковую дельту одной из речек, впадающих в красивое высокогорное озеро. Но коллеги-орнитологи объяснили мне, что серпоклюва здесь нет. Раньше жила пара, но в 1957 году кто-то убил одну из птиц, и с тех пор, вот уже десять лет, серпоклювы здесь не встречаются.

Следующее десятилетие мне суждено было прожить в этих местах. Ежегодно с апреля по сентябрь мы в нашем стационаре у озера изучали жизнь горных птиц. Работали в основном в еловых лесах, на субальпийских лугах, в зарослях арчи и в скалах, но нередко бывали и на галечнике, чтобы понаблюдать там трясогузок да оляпок. И каждый раз где-то в глубине сознания теплилась искорка надежды: а вдруг в этот раз я увижу серпоклюва? Но тщетно. Никаких признаков его присутствия за все эти годы обнаружить не удалось. Казалось, серпоклюв навсегда покинул столь подходящие для него места.

Но как-то погожим июльским утром 1977 года мы с группой студентов и гостившими у нас орнитологами из Киева направились к перевалу понаблюдать высокогорных вьюрков. Путь пролегал по галечнику. Вдруг ребята, шедшие в стороне, стали усиленно подавать нам какие-то знаки. Они увидели кулика, очень похожего на серпоклюва. Сразу были забыты и перевал и вьюрки. Мы повернули назад и, рассыпавшись в цепь, стали «прочесывать» галечник.

Высокогорный галечник — единственное место обитания серпоклюва.

И вот, наконец, я вижу серпоклюва! Каким огромным он кажется мне после перевозчиков и чернышей, которые изредка попадаются здесь в это время. Вытянув вперед слегка изогнутую тонкую длинную шею, держа горизонтально свой красный клюв-серп, он, плавно взмахивая широкими закругленными крыльями, кружит над нами. Как завороженный, слежу за его полетом, и только минуту спустя вдруг слышу почти непрерывный звонкий крик, который издает птица. Она явно возмущена. Она не просто летает, а протестует: то пикирует на возмутителей спокойствия, то взмывает вверх. Значит, она не одна? Значит, где-то тут ее малыши? Прочь отсюда — и как можно быстрее. С трудом увожу с галечника ребят, схватившихся уже за фотоаппараты и начавших поиски птенцов.

По дороге в лагерь принимаю решение: на галечник больше ни шагу. Сейчас самое главное — дать серпоклювам «закрепиться» здесь, ничем их не спугнуть. Чтобы и на следующий год они снова прилетели сюда. Хотя бы прилетели!.. Терпеливо объясняю свою просьбу ребятам. По глазам вижу, что не всем она по душе. Особенно рвутся фотографировать серпоклюва те, кто первыми его заметил. Но дисциплина и благоразумие берут верх, и до августа на галечник никто не ходит. А 6 августа обрушившийся на ущелье селевой поток заставляет нас досрочно, спешно покинуть эти места...

Зимой в городе я прочитал все, что написано о серпоклюве в научной литературе. Сведений оказалось очень мало. Дело в том, что серпоклюв не только очень редкий кулик, но еще и очень осторожный. Поэтому-то образ жизни его почти не исследован. Первое гнездо этой птицы на территории СССР было найдено только в 1957 году в горах Киргизии, а всего их известно три, да еще несколько раз встречали уже бегающих птенцов. В Казахстане же ни одного гнезда серпоклюва до сих пор не встречалось.

Не без трепета ступил я на знакомый галечник весной следующего года. Было ясное, но сырое и холодное утро 24 мая 1978 года. В окрестном ельнике пели дрозды-дерябы и синицы-московки, заливались крапивники и зеленые пеночки, от домика гидролога доносилась булькающая песня обыкновенной горихвостки. Жизнь била ключом. Я пришел один, чтобы наедине с биноклем не спеша во всем разобраться.

Экскурсия вверх по правому берегу реки ничего не дала. На камнях у воды то и дело встречались с кормом горные и маскированные трясогузки, трижды пролетела бурая оляпка, один раз — пара красных уток-атаек. Серпоклюва не было.

Но вот на обратном пути раздался знакомый крик! И тотчас характерный силуэт серпоклюва прочертил светлую бирюзу неба, а затем темно-зеленую стену ельников. И никаких полетов по кругу, никаких тревог и причитаний. Значит, я не опоздал, птенцов у них еще нет!

Стараясь не потерять ориентиры в однообразно пестрой массе галечника, осторожно иду к месту, с которого поднялся серпоклюв. Где-то здесь должно быть гнездо, если оно вообще есть (ох уж это «если», как оно мешает в поисках!). Но как его обнаружить, по каким признакам? Из литературы я знал, что так называемое гнездо серпоклюва — это всего лишь небольшая ямка среди гальки, без какой бы то ни было растительной выстилки, а яйца его, как и у других куликов, пятнистые и заметить их на фоне режущей глаз пестроты почти невозможно.

Не менее часа всматривался я в окружающие камни, ничего. Потеряв надежду, собрался уже уходить, как вдруг заметил того, кого так тщетно высматривал. Невесть откуда взявшийся серпоклюв в какой-то нерешительной, напряженной позе стоял среди камней всего в тридцати-сорока метрах от меня. Вся его согбенная, как будто скорбная, фигурка выражала напряженную внутреннюю борьбу: ему явно надо было куда-то пройти, но грозная опасность в виде торчавшего вблизи человека с биноклем заставляла подавлять в себе это желание.

Каждый, кто хоть раз в жизни искал гнездо птицы, поймет мое ликование. Всем своим поведением серпоклюв подтверждал: гнездо есть и где-то близко! Теперь нужно только терпение. От мысли, что скоро я увижу гнездо серпоклюва, сердце забилось чаще.

Но ликование было преждевременным. Постояв минут десять на одном месте, птица сделала короткую пробежку и снова застыла в той же нерешительной позе. Через четверть часа все повторилось, затем еще и еще. Спустя час серпоклюв стал разнообразить маневры. После очередной пробежки он вдруг сел и, распушив перья, как это делают наседки, застыл на несколько минут. Неужели гнездо? Но внутренний голос предостерегал: не торопись, если это гнездо — оно никуда не денется, а если нет? И действительно, просидев минут пятнадцать, серпоклюв как ни в чем ни бывало, встал и, перебежав метров на пять-семь, снова уселся поудобнее. Это был хитрый маневр, рассчитанный на нетерпеливого врага. Прошло полтора часа. Прилетел второй серпоклюв, и тактика отвода от гнезда опять изменилась. Теперь птицы двигались каждая в своем направлении, иногда навстречу друг другу. Поравнявшись, продолжали свой путь, и следить за обеими удаляющимися каждая в свою сторону птицами становилось невозможно. А попробуй угадай — какая из них пойдет к гнезду?

Гнездо — это всего лишь небольшая ямка среди гальки.

Между тем резко ухудшилась погода. От ясного безоблачного неба не осталось и следа. Тяжелые свинцово-серые тучи затянули гребни окружающих хребтов и постепенно спускались все ниже. Вот уже отдельные разорванные клочки их поползли по галечнику, время от времени скрывая от глаз птиц. Утренняя прохлада сменилась промозглым холодом, пробиравшим до костей. Продолжать наблюдения стало не только бесполезно, но и опасно: птице срочно надо пройти на гнездо, а то яйца остынут. Покидая в спешке галечник, я уносил с собой невольное уважение к этим самоотверженным родителям, восхищение их упорством и изобретательностью в защите своего еще не родившегося потомства.

К вечеру пошел снег, и наутро вся речная долина была покрыта сплошным белым покрывалом. Первым моим желанием было бежать на галечник и посмотреть, как там серпоклювы? Прельщала и легкая возможность найти гнездо: ведь сидящую на нем птицу должно быть хорошо видно на фоне белого снега. Но боязнь погубить яйца или птенцов одержала верх, и на галечник я пришел только в полдень, когда солнце уже достаточно прогрело воздух, а от снежного покрывала остались отдельные клочья и лоскуты. От земли и камней поднимались густые испарения, они тут же скапливались в какое-то подобие микрооблаков, а те в свою очередь — в настоящие облака, которые «пешком» передвигались по дну долины, скрывая на время то один, то другой участок галечника.

Подходя к вчерашнему месту, я как раз и попал в такое густое «пешее» облако. Видимость внутри него была не более тридцати-сорока метров, и я не без труда нашел свои ориентиры — три валуна у излучины реки и рядом с ними колышек, специально вбитый накануне. Тотчас поставил палатку и привел в «боевую» готовность 60-кратную подзорную трубу.

Теперь густой туман, бывший еще несколько минут назад моим верным союзником, стал помехой. Пришлось ждать. Через полчаса, когда туман стал редеть и видимость увеличилась, я начал тщательный осмотр галечника. И вот после получаса бесплодных поисков долгожданная удача: в поле зрения трубы явственно видны спина, шея и голова сидящего серпоклюва! Птица не отличалась от окружавших ее камней, и даже яркая черная подковообразная полоса поперек зоба и «маска» вокруг клюва воспринимались как глубокие тени между камнями. Особенно незаметным становился сидящий серпоклюв, когда прятал под крыло свой длинный изогнутый клюв.

Что за необычное сочетание — серп и клюв? Однако стоит увидеть саму птицу — и вопрос отпадает...

Радость тут же сменилась сомнением: а вдруг это опять уловка, как и вчера? Оставалось ждать, используя время для твердого запоминания ориентиров: по опыту я знал, как трудно будет найти это место, когда птицы на нем не будет. А ошибка даже на один метр может привести к гибели содержимого гнезда под каблуками сапог.

Минуты ожидания казались долгими. Сидящую птицу несколько раз скрывал туман, но она и не думала покидать свой пост. Через час в поле зрения трубы появился другой серпоклюв, направлявшийся в сторону первого. Сидящий встал, потянулся и быстро отбежал. Пришедший сел на его место, распушил перья и сделал несколько качков взад-вперед, как делают обычно наседки, усаживаясь на гнездо. Сомнений быть уже не могло — это гнездо! Но даже подойдя на два-три метра к месту, которое я запоминал в течение добрых полутора часов, я долгое время ничего, кроме камней, не видел. Лишь минут через десять как будто кто-то навел фокус в моем глазу: прямо передо мной четко обозначилась маленькая круглая ямка с четырьмя пятнистыми яйцами, лежавшими острыми концами к центру. Она была вымощена мелкими, не больше лесного ореха, камешками, по всей вероятности, принесенными самой птицей, так как рядом с гнездом в таком количестве мелких камешков не было. Хозяйки гнезда и след простыл. Она убежала, как только я вышел из палатки. В течение нескольких минут, которые ушли на измерение и описание гнезда и яиц, серпоклювы не подавали никаких признаков жизни. По всей вероятности, они молча наблюдали за мной со стороны.

Эта «вежливость» хозяев навела на мысль провести у гнезда суточное дежурство. Попросив направлявшегося в лагерь практиканта принести мне к вечеру сухой паек и спальный мешок, я поспешно забрался в палатку, плотно застегнул ее и принялся за наблюдения. Едва стихли шаги уходящего человека, серпоклюв показался в поле зрения трубы всего в пяти-семи метрах от гнезда. Не обращая внимания на палатку, он смело прошел к яйцам и деловито, по-хозяйски уселся на них. Несколько минут он сидел как будто настороженно, высоко подняв голову и держа клюв чуть наклонно вниз. Но вскоре, как бы устав, уронил голову на грудь, а затем положил ее на спину, спрятав под крыло.

С этого мгновения птица как будто растворилась среди камней, большинство из которых были такого же светло-серого цвета, как ее спина, и такого же размера, как ее туловище. Особенно трудно было увидеть птицу после очередного отдыха от трубы, смотреть в которую, не отрываясь, не было никаких сил: глаза начинали слезиться и контуры предметов постепенно расплывались. Несколько секунд передышки восстанавливали зрение, но вселяли сомнение — птица ли этот серый округлый предмет? Сомнение исчезало, но вскоре снова набегала слеза — и все повторялось сначала.

Потянулись томительно долгие часы ожидания. Странная вещь человеческая психика: наблюдение за поведением птицы на гнезде, само по себе очень увлекательное, становится невыносимым, если птица ничего не делает. Полное отсутствие какого бы то ни было действия со стороны наблюдаемого объекта способно вывести из себя даже самого спокойного и терпеливого человека.

Серпоклюв просидел на гнезде совершенно неподвижно минут сорок. Затем развернулся головой в другую сторону и снова замер на такое же время. Только через полтора часа его сменила вторая птица, которая вела себя так же, как и первая. Заступившая на вахту в 18 часов 20 минут самка осталась в гнезде на ночь.

Около 19 часов солнце ушло за ощетинившийся остроконечными тяньшанскими елями западный склон. На галечник легла тень, и царившая здесь сырость стала ощущаться острее. Вскоре с верховий ущелья потянул ветерок и стало по-настоящему холодно. Кое-как дождавшись густых сумерек, когда и птица и камни слились в однообразную серую массу, я с облегчением забрался в спальный мешок.

Утром самец сменил самку на гнезде только в 7 часов 24 минуты. В дальнейшем «смена караула» происходила раз в один-два часа. Всего за сутки птицы сменились на гнезде семь раз, при этом яйца оставались без обогрева не более одной-двух минут. Самка провела на гнезде примерно вдвое больше времени, чем самец. Обе птицы сидели в гнезде неподвижно, лишь изредка принимались чистить перья или, не вставая, подбрасывать под себя мелкие камешки, до которых могли дотянуться клювом. За сутки наблюдений я ни разу не слышал голоса серпоклювов, так как их ничто не беспокоило. Все эти «мелочи семейной жизни» серпоклюва были новыми для науки, так как никто еще не дежурил сутками у гнезда этой редкой птицы.

В последующие дни, стараясь как можно меньше досаждать птицам, я наведывался к ним через день и всего на несколько секунд, чтобы мимоходом заглянуть в гнездо — не вылупились ли птенцы. И вот утром 5 июня в гнезде вместе с тремя яйцами лежал только что вылупившийся, еще не совсем обсохший птенчик. Он был густо покрыт пухом, светло-серым на спине и белым на брюшке, имел черненький, почти прямой клювик длиной восемнадцать миллиметров и огромные светло-серые лапы, в которых один только средний палец был длиннее клюва в полтора раза.

Спустя полтора часа я уже снова сидел в палатке на прежнем месте, готовый к суточному дежурству. И в этот раз птицы регулярно сменяли друг друга на гнезде до 11 часов 15 минут следующего дня, когда самка увела весь свой выводок за сто-сто пятьдесят метров от гнезда. Еще за час-два до этого птенцы по одному или по два уходили из гнезда на расстояние до десяти метров, но вскоре возвращались под наседку. Когда эти прогулки участились, самка и увела трех пуховичков, оставив в гнезде яйцо-болтун — как будто догадалась, что из него ничего не выведется.

Птенец не отличается от окружающих его камней.

В первые двадцать минут семейство ушло за сорок метров, и самка сразу же села греть птенцов. Здесь к ней присоединился самец. При встрече оба родителя приветствовали друг друга поклонами, чего в другое время не наблюдалось.

В дальнейшем около птенцов находилась одна из птиц, а вторая отдыхала, кормилась или чистилась на другом конце галечника; затем они менялись. Кормятся птенцы с первого же дня сами, но обогревают их родители еще очень долго — даже в двадцатитрехдневном возрасте. В это время птенец покрыт еще пухом, только на крыле и хвосте появляются кисточки крупных перьев. В возрасте сорока дней он еще не летает, но уже оперен и издали напоминает взрослую птицу, от которой отличается только тем, что у основания клюва на боках головы у него нет черного цвета и сам клюв без красного. На крыло поднимается в возрасте около 45 дней.

С вылуплением птенцов поведение серпоклювов, обычно молчаливых, резко изменилось. Когда в гнезде появился первый птенец, взрослая птица встретила меня криком уже за триста метров от гнезда, а во время его осмотра атаковала, как это делают некоторые чайки и крачки. При этом серпоклюв, заходя с двухсот-трехсот метров, летит молча прямо на человека не выше полутора метров над землей. Не долетев десяти-пятнадцати метров, он резко сворачивает в сторону, взмывает вверх и, непрерывно крича «КИКИКИКИ...КИКИКИКИ», облетает его по кругу радиусом 30—40 метров. Сделав четыре-пять кругов, птица приземляется в пятидесяти-семидесяти метрах, пробегает еще десять-пятнадцать метров и молча садится. Через несколько минут атака возобновляется — и так несколько раз, только число кругов с каждым разом уменьшается. Если же человек не уходит более получаса, серпоклюв делает продолжительный перерыв, во время которого его не видно и не слышно, а если и это не помогает, он начинает кричать и на земле.

Такой прием защиты потомства серпоклювы применяют вплоть до подъема молодых на крыло. Делает это всегда одна птица, второй в это время не видно. Только однажды на первый крик взятого в руки птенца взрослый серпоклюв реагировал необычно: сел в десяти метрах, поднял вверх крылья и, притворившись раненым, начал биться. При повторных криках птенца ничего подобного уже не наблюдалось.

В первые сорок дней жизни птенцы при опасности затаиваются. Услышав предостерегающий крик родителей, они ложатся среди галечника, вытянув вперед клюв и широко открыв глаза. В таком положении птенец может пролежать полчаса и даже час, не шелохнувшись. Благодаря покровительственной окраске, он настолько сливается с окружающей обстановкой, что увидеть его почти невозможно, а вот наступить на него при поисках очень даже легко. Чтобы избежать этого, мы применили специальный прием, без которого повторные осмотры птенцов были бы невозможны.

Обнаружив со склона, на расстоянии трехсот-четырехсот метров выводок серпоклювов на галечнике, один из наблюдателей следит за ним в подзорную трубу, и, выбрав момент, когда птенцы находятся в наиболее открытом месте, подает сигнал второму, чтобы тот двигался к ним. За двести метров родители издают предупреждающий крик, и птенцы, разбежавшись в разные стороны, затаиваются. По сигналу первого наблюдателя второй останавливается в семи-восьми метрах от птенца и ждет, пока подойдет первый и укажет точное место. Даже хорошо запомнив ближайшее окружение, не сразу удается рассмотреть птенца. Затаившийся, он никак не реагирует на приближение человека. Один птенец в возрасте сорока дней даже не моргнул, когда мы при фотографировании убирали камешки, закрывавшие клюв и часть головы. Взятые в руки, птенцы ведут себя довольно спокойно, почти не пытаясь вырваться, но при выпуске моментально выскакивают из рук и с криком бегут, высоко подняв голову. Один сорокадневный птенец при преследовании после выпуска ни разу не пытался взлететь и даже не расправил крыльев, а бросился в бурную речку и, переплыв ее, залег между камнями. Привычка затаиваться сохраняется в какой-то мере и у поднявшихся на крыло молодых, даже в возрасте пятидесяти дней.

Из трех вылупившихся в 1978 году птенцов выжил только один. Он начал летать в возрасте сорока пяти дней и до начала октября встречался с родителями на том же галечнике. Зиму все семейство провело здесь же, на высоте двух с половиной тысяч метров, что было несколько неожиданно: до сих пор считалось, что эти птицы на зиму спускаются вниз по долинам горных рек.

Летом следующего года пара серпоклювов снова вывела здесь птенцов (двух из них мы окольцевали, как и прошлогоднего), а еще через год кинематографисты студии «Казахфильм» сняли у очередного гнезда прекрасную короткометражную ленту «Дом для серпоклюва». На этот раз серпоклювы гнездились не далее сорока-пятидесяти метров от позапрошлогоднего гнезда. И в этом году толстый слой снега на несколько часов припорошил насиживающую птицу. Эти кадры в фильме — одни из самых красивых и впечатляющих.

Вот уже пятый год наблюдаем мы серпоклювов на знакомом галечнике. Каждый год здесь гнездится одна-единственная пара, которая откладывает четыре яйца, а выращивает в конечном счете одного-двух птенцов. Куда же деваются молодые? Неизвестно. По-видимому, отправляются бродить в поисках пары и новых галечников: для возмужавшей молодежи родительский дом всегда становится тесным.

Найдут ли и пару и подходящее место? Чем меньше становится серпоклювов, тем труднее им подыскать себе пару. Не лучше положение и с местами, удобными для их гнездования.

Это должен быть не просто галечник, а достаточно обширный по площади, обязательно с многочисленными ручьями и речными рукавами, образующими множество галечниковых островков. Только на островке, окруженном со всех сторон бурным потоком, гнездо серпоклюва находится в относительной безопасности от лис, горностаев, куниц, от копыт скота. Надежное укрытие для серпоклюва представляют только те островки галечника, на которых камни средних размеров, примерно равные самой птице. Как на мелкой гальке, так и среди крупных валунов серпоклюв сразу же становится заметным. Трудно, очень трудно этим птицам найти подходящее место для вывода потомства.

Иногда серпоклювы проявляют удивительную терпимость к человеку. Приходилось видеть, как они кормились в каких-нибудь двухстах метрах от работающих тракторов или проезжающих автомашин. В августе и сентябре 1978 года строители автодороги, пролегающей на границе склона и галечника, провели серию взрывов. Серпоклювы никуда не ушли. Только при каждом взрыве они с криком улетали на противоположный склон галечника, но пределов его не покидали и вскоре возвращались на прежнее место.

К сожалению, не всякая человеческая деятельность безвредна для этих птиц. Отара овец, идущих сплошной стеной, легко может растоптать яйца в гнезде или затаившихся птенцов, а сопровождающие отару собаки не преминут полакомиться ими. Очень опасен резкий подъем воды в горных реках, когда бурные потоки заливают островок, смывая яйца или птенцов. Не меньшую опасность представляет и осушение галечника, исчезновение его многочисленных рукавов и островков.

Именно это несчастье и обрушилось на знакомую нам пару. Весной 1981 года в дельте реки, где жили серпоклювы, строители противоселевой плотины стали брать гальку. Появились земснаряд и бригада мощных самосвалов. Птицам пришлось оставить гнездо, в котором уже появилось одно яйцо. Более того, для удобства работы строители по середине дельты провели глубокий канал, в который отвели воду с восточной ее половины. Осушенная таким образом часть галечника стала непригодной для гнездования серпоклюва. В результате впервые за пять лет серпоклювам совсем не удалось вывести потомство. Все лето мы встречали здесь только двух взрослых птиц.

Ясное августовское утро. По свежепроложенной дороге, то и дело сторонясь грохочущих встречных КрАЗов, иду я к знакомому галечнику. Знакомому ли? То, что открылось моим глазам, выглядит странно и непривычно. Посередине широкой дельты, как огромный рваный рубец, оставленный неумелым хирургом, тянется канал, разделивший ее на две половины: правую, живую, по которой струятся блестящие ручейки, и левую — мертвую, сухую, без единого проблеска.

После часа упорных поисков нахожу одинокую пару серпоклювов на самом берегу озера, на узкой полосе галечника, оставленной им людьми. Оба кулика стоят метрах в десяти друг от друга, как каменные изваяния. За полтора часа — ни единого движения, никаких признаков жизни. Рядом суетится перевозчик, с характерным мелодичным призывом пролетела пара клушиц, над лесом раскричался дербник. Но серпоклювы безучастны ко всему. Молча и неподвижно стоят они, повесив свои красные носы, как будто решают невеселую и сложную задачу: как же им жить дальше?..

* * *

В том же году мы опубликовали в газете «Казахстанская правда» статью в защиту серпоклюва. В результате строители селезащитной плотины вынуждены были после окончания своих работ ликвидировать сооруженный ими осушительный канал, и вода в дельте, как и раньше, заструилась по всем рукавам.

Ожил галечник. Вернулись и серпоклювы. В 1986 году здесь гнездились уже две пары этих редкостных, великолепных птиц, и фотограф О. В. Белялов смог сделать ряд уникальных снимков.