"Александр Кривицкий. Тень друга; Ветер на перекрестке" - читать интересную книгу автора

вермахта на западном театре военных действий, казалось бы, подтверждали
эффективность модных теорий. Но на восточном фронте они рухнули, оставив
свои надгробные следы лишь в ярости, с какой наш злобный противник проводил
воздушные бомбардировки городов и селений.
В те дни, о которых я пишу, были перевернуты первые страницы
Отечественной войны. Что завтра начертает история в ее летописи, мы не
знали. Наступление гитлеровских армий продолжалось, и со дня на день можно
было ожидать ударов по Москве с воздуха.
Кто из нас, даже тех, кто, подобно Павленко, изучал мировую военную
публицистику, связанную с прогнозами форм будущей (а теперь уже настоящей)
войны, кто из нас мог представить себе, как будут выглядеть схемы Дуэ в
московском небе, над советской столицей? Если бы принять на веру его
сочинения, судьба Москвы не показалась бы завидной.
Признаюсь, первого воздушного налета я, начитавшись иностранных
провидцев, ждал с тяжелым чувством. Он застал нашу редакцию в очень уютном
обжитом, но ветхом здании в глубине двора на улице Чехова.
Звуки окружающего нас мира всегда тревожат или успокаивают душу. Все,
что подчинено единому равномерному ритму - громоподобный накат волны на
берег, тихое шуршание, секунда за секундой, безостановочно падающего на
землю снега, монотонный говор бегущего ручья, постоянный рев водопада,
перестук колес на стыках рельсов, - все завораживает ритмическим
постоянством.
Но все, что "вдруг" - внезапность приступов порывистого ветра,
хаотичное беснование метели, неожиданный обвал шума, человеческий крик, вой
сирены - заставляет вздрагивать, вызывает ощущение опасности, даже если в
действительности ее сейчас и не существует.
Это тревожится наш далекий предок, его слепые страхи в нашем естестве,
его инстинктивная настороженность. Современный человек быстро справляется с
этими чувствами, но аритмия звуков все-таки бьет по нервам и тех, кто
научился подавлять в себе безотчетную боязнь.
Звуковая партитура бомбежек была ошеломляющей. Наутро после одного из
первых налетов мы - несколько краснозвездовцев - поехали посмотреть, как
выглядит город после ночи, наполненной адским грохотом, сотрясающим всю
округу, ночи, расколотой тяжелыми ударами, обрываемыми намертво, без эха,
пронизанной мечущимся светом прожекторов, мгновенно замиравшим на вражеском
самолете скрещением лучей во мгле небес.
Утром город обычен и спокоен, как если бы вся эта ночная какофония лишь
причудилась расстроенному воображению. Все - улицы, площади, дома,
памятники, деревья, - все стоит, как всегда, нетронутое, целехонькое, над
дверями театра народного творчества, где теперь играет Театр сатиры, как и
вчера днем, висит огромная афиша-анонс откуда-то взявшегося "Ансамбля
мюзик-холла". Осенний ветер прихотливо заплетает прелую листву, то собирает
ее в кучи, то закручивает поземкой.
Мы объезжаем район за районом - никаких следов тревожной ночи. Еду в
родное Замоскворечье. Вот Коровий вал, мое опустевшее жилище (я-то ведь на
казарменном положении в редакции). Дверь в комнату распахнута, но воздушная
бомбардировка здесь ни при чем. Кажется, кто-то просто полюбопытствовал...
Гибельных последствий всего, что яростно и шумно бушевало ночью, мы не
обнаружили. Наверное, где-то еще тлели головешки разрушенного дома, оплывали
его обожженные огнем кирпичи, но мы ничего этого не видели.