"Елена Криштоф. Сто рассказов о Крыме " - читать интересную книгу автора

жрицей в храме была, как ни странно, гречанка Ифигения. Ифигения томилась по
своей родине, столь солнечной и желанной, что берега нашего полуострова
казались ей вечно пасмурными и мрачными. Я думаю, то, что она в течение
многих лет должна была готовить жертвы к закланию, тоже достаточно угнетало
ее дух.
Тут надо сказать, что в свое время саму Ифигению должны были убить на
алтаре Артемиды-охотницы, выпрашивая у своевольной богини попутного ветра к
берегам Трои. Уже повалили, уже нож блеснул над дочерью царя Агамемнона, да
сжалилась Артемида: невидимо для смертных прикрыла девушку, почти девочку,
плащом, перенесла в Тавриду. Но что за жалкая участь изгнанницы! Ни слова,
ни звука на родном языке, только однообразный рокот волн, только шум ветра в
голых камнях...
И вот однажды в бухте возле храма появляется греческий корабль. Приплыл
он тайно, ночью, и, как объясняет легенда, у тех, кто привел его, были свои
счеты с богами и свое задание от них, а какое, мы не будем углубляться.
Лучше представим, как стоят они перед жрицей, два молодых, выслеженных и
схваченных таврами грека, и она жадно ловит каждое их слово, жадно
всматривается в открытые, смелые лица, а они нехотя цедят подробности о
далекой родине... Зачем растравлять душу воспоминаниями? "К чему грозящий
жребий еще слезами отягчать, жена?" К чему перебирать милые подробности той
жизни, к которой они не вернутся?
Но вот что странно: вопросы жрицы все вьются вокруг дома Агамемнона:
жив ли он, многоуважаемый предводитель греков при осаде Трои? Жив ли Орест,
сын Агамемнона? А мать их? А сестра Ореста Электра? Выросла ли? Счастлива
ли? Кто ее муж и какие у нее дети? И там ведь была еще другая, старшая?
Ифигенией, кажется, ее звали? Та, которую родной отец ради общего дела
принес в жертву богам?..
Робко, как будто ступая босой ногой по каменистой, жалящей тропинке,
задает жрица эти последние вопросы. Голос ее прерывается на каждом слове: "А
о другой... зарезанной... молчат?" Почему такая сухость во рту? Почему так
тоскливо на сердце? Может быть, она предчувствует ответ: "Что ж говорить?
Ведь солнце ей не светит..." Такие слова почти небрежно роняет младший из
пленников, Орест. Он не подозревает, что перед ним родная сестра, в этой
страшной и незавидной доле жрицы.
Ифигения тоже брата не узнает, но решает: она спасет одного из
соотечественников, чтоб отправить его на родину с весточкой о себе. Что ж с
того, что на родине ее не помнят?
Она-то помнит серебряный лепет оливковых рощ, солнечный зайчик на
теплых ступенях родного дома. Помнит она отчаяние матери, горе маленького
Ореста у нее на руках в тот день, когда судьба отрывала ее от семьи... А
кому жить, кому стать вестником - пусть пленники решают сами.
И тут разыгрывается сцена, из которой родилась легенда. Сцена,
вдохновившись которой, наверное, двадцать пять веков тому назад великий грек
Еврипид написал свою великую трагедию.
Орест и Пилад спорят, и каждый уступает другому не право умереть, а
право жить.
"Ты должен вернуться к жене и быть ей опорой, - говорит тот, что младше
и беспокойнее в движениях, Орест. - Ведь это меня одного боги послали в
путь, я же вверг в бездну опасности и тебя..."
Другой возражает терпеливо и ласково. Среди доводов его и такой: "Твоя